Очень долгий путь<br />(Из истории хирургии)

Рассекают ребра.

10-32. Открыта грудная полость. Ассистент отводит в сторону легкое.

10-40. Легкое спадается.

— Раздуйте! — говорит профессор.

На другом краю стола один из ассистентов кропотливо выделяет бедренную артерию. К ней будет подключен АИК. К ней и к двум полым венам — верхней и нижней, непосредственно у самого сердца. Их выделяет Соловьев.

10-45. Правое сердце почти все в плевральной полости. Профессор учит ассистента, как надо держать сердце:

— Легко, еще легче, перстами, легкими, как сон…

Это он разряжает напряженную атмосферу, чтобы молодые его помощники меньше волновались.

Больная спит. Электрокардиограф и электроэнцефалограф рисуют голубые зигзаги на экранах. Пока все в порядке.

10-52. Верхняя полая вена выделена. Профессор принимается за нижнюю.

10-55. Нижняя полая выделена. Профессор рассекает правое предсердие. Измеряет внутрисердечное давление.

11-00. Профессор пальцем щупает отверстие в перегородке. Молча кивает: диагноз поставлен правильно.

Бегут по экрану синие зигзаги от сердца и от мозга. То высокие, то низкие. Специально приставленный: врач следит за рисунком — по ним определяют состояние главных жизненных органов, их реакцию на вмешательство. На стерильном лотке лежит синтетическая заплатка — если дефект в перегородке окажется большим, его закроют заплаткой, если маленьким — просто ушьют.

11-05. В кровяное русло через предсердие ввели гепарин — препарат, задерживающий свертывание крови, предохраняющий от образования тромбов.

11-25. Глеб Михайлович подает команду:

— Раз, два… Начали!

Включается АИК. Всеобщее внимание, напряжение усиливается — это первый критический момент: вся бригада ждет, как отреагирует организм на присоединение аппарата. Вот уже кровь льется через прозрачный резервуар, видно, как работают искусственные легкие.

Несколько секунд сердце тоже еще работает — идет параллельное кровообращение. Потом сердце перестает в нем участвовать, пульсирует вхолостую; оно становится «сухим» — крови в нем почти нет, она вся по сосудам поступает в АИК, минуя сердце.

Несмотря на то что кислород вместе с наркозом принудительно вводят в организм, легкие все время надувают, чтобы не спались.

Трещат, посвистывают, шумят потихоньку аппараты. Время от времени наблюдающие докладывают:

— Пульс такой-то… Давление такое-то… ЭКГ — норма… ЭЭГ — норма…

Профессор манипулирует внутри сердца.

Наконец, бросает одно слово:

— Нет!

Это значит, что дефект небольшой, заплатка не понадобится. Отверстие будут зашивать. Операция займет гораздо меньше времени.

Профессор ушивает отверстие в межжелудочковой перегородке и ежеминутно, пока шьет, спрашивает:

— ЭКГ?

Это сейчас самое важное — на деятельности сердца сосредоточено внимание всех присутствующих. Пока все в норме. И вдруг:

— Блок! — предупреждает наблюдающий.

Но сердце замерло только на мгновенье, с блокадой бороться не пришлось, она сама прошла. И больше сюрпризов не было.

11-20. Конусообразный дефект в перегородке, размером с копейку в самой своей широкой части, зашит.

11-35. Профессор начинает зашивать предсердие.

Больную постепенно переводят на параллельное кровообращение. Отключают верхнюю полую вену. Потом — нижнюю. Последней отключают от АИКа артерию.

11- 55. Профессор Соловьев подает команду:

— Приготовиться! Раз… Два… Стоп машина!..

Аппарат искусственного кровообращения выключен.

Сердце само гонит по сосудам кровь. Больная дышит. На электрокардиограмме никаких изменений.

Перфузия — искусственное кровообращение — продолжалась тридцать минут. Операция близится к финишу.

12-15. Глеб Михайлович снимает перчатки, отходит от операционного стола. Слегка охрипшим, но уже совсем спокойным голосом дает ассистентам последние указания. И говорит:

— Когда будете шить, работайте аккуратно, чтобы не скособочилась грудная железа. Помните, что это — девушка.

Будь Оля в сознании, сумей она услышать последние слова профессора, она наверняка рассмеялась бы — какое в ту минуту имело значение, красивым или некрасивым будет шрам на ее груди? Такая мелочь, по сравнению с тем, что дали ей хирурги!

Но после многотрудной, серьезной операции, стоившей тяжелого физического и нервного напряжения всем ее участникам, профессор не упустил и эту мелочь.

Характерный штрих, по которому узнают руку художника, туше пианиста, голос писателя. В этом маленьком штрихе я узнала почерк Петровского, его школу.

В 12–55 больную отвозят в послеоперационную палату. С той минуты, как ее привезли в операционную, прошло три часа.

Три часа плюс целая жизнь.

Палата, в которую повезли Олю, такая же, как все послеоперационные палаты на всех пяти этажах института. Так же, как и в сердечном отделении, в отделениях грудной, сосудистой, общей хирургии и хирургии органов пищеварения после операции больных продолжают лечить… наркозом. Послеоперационный наркоз так и называется «лечебным». И он действительно лечит.