Очень маленькое созвездие. Том 2. Тихая Химера

Юм не понимал, чего хотят все эти ясноглазые люди, с которыми он теперь, гуляя в парке, уже стал здороваться и даже тихо и вежливо разговаривать, не отпуская, правда, руки Ние и не понимая, кто они, слуги или стража… Здесь было хорошо. Здесь можно было не думать про Дракона, хотя, конечно, это не удавалось. Ведь вся эта забота, все лечение – по его воле. Так тихо, спокойно, очень красиво – и здания, что построили эти люди, и природа вокруг, но Юм беспокоился все больше. Что Дракон потребует взамен за всю эту красоту и лечение?

Ние иногда пропадал на целых полдня, пока с Юмом возились врачи – хорошо хоть, Вильгельм всегда был – самый главный, немногословный и внимательный, улыбался Юму – кареглазый, высокий, с тонким шрамиком над бровью – не простой он доктор… Он больше прочих возился с Юмом, иногда надевая на голову широкий зеленоватый обруч, и тогда его взгляд становился глубоким и нечеловечески внимательным. Все врачи его беспрекословно слушались, хотя он говорил негромко, совсем не настойчиво, и это Юма тоже настораживало.

Чем понятнее и привлекательней становился мир природы и вещей, тем меньше Юм понимал, что с самим собой-то делать. Он ждал беды, ждал безнадежно и тоскливо. Почему все кажется, что вот-вот разразится гром среди ясного неба? Ние его успокаивал, говорил, что это нервы устали, что скоро все пройдет, что все будет хорошо, что ни о чем он сейчас думать, кроме здоровья, не должен. И дарил очередную игрушку.

Юм хотел Ние верить. Очень хотел. Ние умный, добрый. А он сам – больной дурачок. Вот правда, почему он думает, что Дракон хочет его уничтожить? Это бред. Разве тогда Дракон подарил бы Плеяды? Платил бы за его содержание Укору кораблями и сокровищами? Голова соображала плохо. Надо бы придумать что-то, как-то спастись – но как?

Он все больше забывал и Бездну, и себя. И Укора. Он и раньше не помнил, как попал к Укору, но теперь не помнил уже и того, что там потом было, даже лицо самого Укора толком не помнил, только взгляд, даже только след этого мудрого печального взгляда. Он теперь всматривался в Ние, который все убеждает его, что Дракон хороший, и мучился – а если он так же и это ласковое лицо забудет? И тоже останется – только такой же печальный взгляд? Только след? Он ведь забыл, он почти все забыл, а ведь было что-то там плохое, очень плохое у шлюза, когда Ние смотрел сверху… Это важно или нет? Дырявая голова… И страшно. Всегда страшно, все равно, есть Ние рядом или нет… Ние служит Дракону.

Верить хочется… Но – нельзя…

Он устал. А почему они все так вдумчиво и внимательно смотрят? Почему жалеют? Он слабел, не хотел ни игрушек, ни прогулок. Ноги то и дело подкашивались. Он бы вообще не вставал утром, если б Ние не поднимал его с лаской и уговорами.

Инстинкты бились и мучительно содрогались внутри его слепого поля: им всем, даже Ние, верить нельзя. Будет, будет плохое…

Не было сил пробиться в то ускользающее из памяти, полное света пространство, где клубились облака будущих событий и текли реки судеб. А обыкновенного опыта не было. Он теперь никто и ничто. Точка в пустоте, не больше. Вильгельм однажды как-то наедине объяснил своим тихим голосом, что жесткое излучение грубых пиратских симбионтов парализовало, убило в неокортексе его мозга нежнейшие нервные образования, что позволяли ему быть тайм-навигатором. И что только чудом уцелели базовые клетки, обыкновенные, как у всех, благодаря которым он думает. И радоваться надо, что обошелся он всего лишь легким нервным расстройством, кратковременным параличом ног и некоторой потерей ориентации. А то мог бы стать слепоглухонемым растением вообще без какого-либо соображения, или просто умер бы. Так что живи, мальчик, бегай на своих ногах и радуйся, что жив.