Очень маленькое созвездие. Том 2. Тихая Химера

Юм ахнул, вцепился в руль велосипеда и изо всех сил завертел педали. Вот уши оборвут и будут правы. Мост кончился, и велосипед затрясло на неровных плитах. Юм привстал, разгоняясь перед горкой – золото с неба горело вокруг. Колокол бабахнул снова, заложив уши гулом, и Юм впервые влетел в горку не запыхавшись – зато вдоль спины стегнуло болью. Знакомой. Ужасной. Но которую всегда можно перетерпеть. Значит, ее как будто нет. Потом, вечером, надо будет полежать на ровном, и все пройдет. Но все-таки очень…очень больно… Нельзя останавливаться.

В узких отстающих улицах празднично пахло сладкими яблочными пирогами. Немножко приторно. Пирога он не хотел, а вот бы яблочка… Яблоня за забором. Яблоки на ней красные… А вон другая, с желтенькими… Дадут, наверно, если попросить. Только просить нельзя, стыдно. И в гости ни к кому нельзя. А интересно бы попасть хоть в один такой дворик, посмотреть, как люди у себя дома живут… Нет, страшно. Хотя тут хорошие люди, добрые. Он очень любил уже весь этот городок возле самого главного, как сказали, Храма Океана. И назывался городок красиво, как в сказке: «Корабельное Поле»…И хорошо, что тут все близко…И отовсюду близко к Храму. И к морю. Жмурясь и закусив губу, вертел педали, проносясь по синим теням улочек и золотым перекресткам. Хорошо, что народу нет… Все уже в Храме… С яблоками. От ворот бегом не успеть, и Юм свернул влево, к парку, полетел сквозь золотые полосы на дорожке – песок летел из-под легких ребристых колес.

Мимо фонтанов к Храму. Колокол опять ударил, и Юма вынесло на цветной песок подъездной храмовой площади. Теперь наискосок… Над головой, чуть слышно бормоча двигателями, прошел жутко близкий, огромный темный диск гравитоплана. От боли в спине все в нем немело, и Юм, сражаясь с ней, завертел педали еще сильнее. Самым коротким путем – "половинное спрямление", – пропел кто-то внутри детским голоском – он пролетел сквозь храмовые дворы и выкатился на плотину.

Золотая вода и тут дрожала крылышками бабочек. Юм уже задыхался, тонул в густом золотом воздухе и в боли, как бабочка в теплой воде, хватал, как рыба, воздух, опять поплывший гулом колоколов. Обогнав опаздывающих, пригибаясь к рулю, влетел наконец в малые ворота высокой стены Храма. По дорожке впереди много людей – он свернул на сухую низкую траву, и сразу велосипед вильнул, потяжелел. Как больно в спине – наверно, от такой боли уже надо плакать? Нет, нельзя. И нельзя, чтоб заметили. Наискосок через этот газон, – а люди смотрят, стыдно – и за Храм. Непонятная толпа шла навстречу к ступеням главного входа; похолодев, Юм выхватил глазами седую, блеснувшую обручем голову Предстоятеля, еще – смутно знакомого старика в пугающе черном. Заметят? Чей-то пронзительный взгляд ударил в него, как острога в рыбу – черный старик! А глаза-то… Не веря себе, Юм притормозил – правда? Правда – Дед? Вот это да… Педали даже легче завертелись. Обогнув толпу и радуясь, что успевает, Юм подкатил к малому входу, соскочил с седла прямо на четвертую ступеньку и побежал вверх. Велосипед жалобно забренчал на ступенях, но он крепкий. Как Юм не падал с него, на нем-то ни царапинки, не то что на самом Юме… Пару раз Юм запнулся, потому что не только пылающий хребет, но и тяжелые ноги болели и подкашивались после педалей. Влетел. Увернулся от высокого служки с серебряным котелком, из которого валил горький пар, пробежал по коридору и, опять запнувшись, кубарем влетел в ризницу.

– Щенок! Зараза! – прошипел регент, подхватывая его за шиворот. – Где тебя носило?

Юм молча поднял руки, чтоб большим легче было содрать пыльное школьное платье. Всегда лучше молчать… Наконец впихнули в новое нарядное, тяжелое платье, мгновенно, обтерли лицо мокрым полотенцем, задергали расческой спутанные волосы. Коса короткая – заплели быстро.

– Отвратительно, безответственно, глупо! – ругал его регент. – Ты что, решил всех подвести?

Обычно на Юма никто голос не повышал – он был послушным. Но регент, измученный последними репетициями праздничных хоралов, давно уже был не в духе. Больно сжав Юму ладонь, бегом потащил его в главный зал. С перепугу Юм даже ни разу не запнулся. И так очень виноват.

Там плавал над головами синий дым, смешиваясь с непривычным здесь, густым яблочным ароматом, а под свечами блестели яблоки в руках и корзинках. Напутствуемый неразборчивым шипением, Юм пробежал за спинами басов и примерно в середине шеренги пригнулся – спину опять прожгло – и вежливо пробрался сквозь три ряда – и слои густых человеческих запахов и тепла – на свое место в первом. Страшно как, даже знобит. Платье новое не греет. Оно такое красивое потому, что место в середине, заметное и заветное. И еще он потом будет отдельно петь. Ох, страшно. Хор в главном Храме Океана был огромным, почти двести человек. Конопатый сосед пихнул в бок острым локтем, Юм хотел ответить, но встретился с острым взглядом регента. Впрочем, конопатый дернулся, получив щелчок по затылку от внимательных старших сзади.