Очень мужская работа

Любой здравомыслящий политик, серьёзно связанный с Зоной, не мог не ощущать, что вплотную приблизился и вот-вот готов взорваться серьёзный кризис. Более того, если бы открытие аномалии «Камино» получило бы такую же известность, как и «Мидас», взорвалось бы давно — и на порядок мощней.

Философский Карьер по заказу трансформировал неживую материю.

«Планета Камино» по заказу трансформировала материю живую.

Пойнт.

Приблизительно с начала двадцать первого века на планете появилось и окрепло некое сословие индивидуумов, имеющих и права, и возможности именоваться «государством». Причём в смысле не столько философском или юридическом, сколько в самом что ни на есть практическом.

Адамы (и одна Ева) описываемого вида зарождались в странах третьего мира, обладавших либо несметными людскими, либо несметными природными ресурсами, либо и теми, и другими одновременно, и главным здесь было не качество этих ресурсов, а их несметность.

На фоне социальных потрясений конца двадцатого века в Восточном полушарии и всепланетного фантастического скачка информационных технологий, сначала стихийно, а затем и вполне управляемо в этих странах была подвергнута тотальной модификации основная идея западной цивилизации — демократическая процедура переизбрания высшей государственной власти. Выборы были превращены в оружие. Один выстрел из него кардинально менял суть государственной системы, оставляя, впрочем, в неприкосновенности её «цивилизованный» облик. Поначалу.

Высокая абстракция «президентства» при сохранении внешней её атрибутики подменялась чистой конкретикой «национального лидерства».

Главной видовой чертой этих человеков-государств была смелость — или, скорее, подлость, с которой они использовали полученные в управление глобальные ресурсы целых стран в личных целях, даже и в малой части не коррелировавших с интересами государственными. Довольно быстро в мировой политике произошло де-факто размежевание понятий «президент» и «государственный строй». Договариваться и торговать приходилось (в Евразии, на Ближнем Востоке, в Северной Африке) не со странами, а с национальными лидерами.

Старые, массивные европейские и заокеанские демократии, отягощённые системообразующими институтами свободной печати и свободного ношения оружия, угнаться за выскочками даже не пытались. Демократические ритуалы с вековой инерцией обладали, конечно, определённой устойчивостью к возмущениям и наметившуюся эволюцию (или деградацию) миропорядка кое-как поначалу сдерживали. Особо хамившие национальные лидеры приводились к ногтю при помощи торговых санкций или точечных ковровых бомбардировок. Подобные уроки усваивались моментально, ведь не застёгивать нижнюю пуговицу на пиджаке, не нарушать поставок, показывать по телевизору потёмкинскую демократию, международно сотрудничать в космосе научиться несложно любому гопнику. А большего, в общем, и не требовалось. Иногда, правда, лезла, куда её не просят, наука… чёрт бы её побрал с изобретениями безумного Рэда Хорза, термоядом и вечными аккумуляторами… но даже с отделения Сибири можно получить отменный профит. Для одного чисто конкретного человека. Тем более что постепенно элита мирового сообщества сообразила, что, во-первых, купить национального лидера дешевле, чем воевать с целой страной, а во-вторых, не надо рыть яму на Олимпе, сам в неё попадёшь. Олимп маленький.

Яркость и экономическая успешность человеков-государств, тиранов нового типа, их мобильность, их поистине очаровательная безжалостность при подавлении малейших посягательств на свой высокий политический статус, находили своих апологетов, подражателей, последователей, тайных или явных, повсеместно. Ведь и армии, и полиции, и церкви — и, главное, государственные чиновники на всех уровнях бюрократического аппарата — всё работало в личных интересах одного конкретного человека. Ну кто ж откажется от такого — тем более когда процедура апробирована…

Один человек действительно мог изменять мир — под себя, любимого и родного. Правда, цена была старая — бессмертная душа, но это уже действительно презренная философия, недостойная серьёзного, состоятельного человека. Индульгенции всегда продавались. А успешность в третьем мире всегда измерялась «квартирой-дачей-машиной». В степени их.

Таким образом, пример «человеков-государств» был очень привлекателен.

Мир менялся под них.

Государственные границы оставались незыблемыми лишь в сознании избирателей. Миграции давно стали предметом международных торговых отношений. «Золотой миллиард»? Фикцией — за явной экономической невыгодностью. Геополитика, что бы там ни говорили о ней доктор Горски и другие уважаемые доктора, на данном уровне развития транспорта и связи — оказывалась невыгодна тоже.

Мир менялся.

Менялась и Зона.

Зона была бесхозным государством с неисчерпаемым и уникальным ресурсом.

«Человеком-государством» в нём и намеревался стать Эйч-Мент.

И Клубина утешала — или тешила? — лишь мысль, что Эйч-Мент не самый дурной человек.

Император должен хотя бы изредка ходить в настоящую атаку.

Эйч-Мент не пропускал ни одной.