Очень-очень дальний поход

— Я не просто так вас сюда привел. Позвольте представить — заместитель начальника Базы Эдвард Нортон. Решать ваш вопрос будет он лично, я могу только ходатайствовать. Или — не ходатайствовать.

— Хорошо. А кто ему переводить будет?

Шатен оторвал глаза от ноута.

— Я изучаль русски. Говорью хуже, чем понимай.

— Тогда ладно.

Я уложился минут в пятнадцать. Львиную долю этого времени съели попытки сформулировать описание процесса нашего появления без мата и личных переживаний. Наконец я закончил:

— Вот так всё и случилось. Дальше мы сутки приблизительно шли экономическим ходом, пока не встретили «Лотту».

Смит недолго попереглядывался с Нортоном.

— Мне кажется, что вы что-то утаиваете. Ваши паузы в рассказе…

— А что вы хотите? Я не знаю, насколько господин Нортон знает русский язык! Его знаний хватит, чтобы понять и осознать вполне понятное выражение «наебнуть по водчонке»?

Смит вопросительно взглянул на Нортона.

— Эд?

— Ударить кого-то? Женщину?

— Нет. Всего-то «выпить водки в небольшом, но вполне достаточном количестве». Вы же, наверное, изучали литературный язык?

— Ну да.

— Тогда вам должен быть известен словарь Даля. Или нет?

— Ну слышал.

— А про пятый том?

— Это какой-то русский топ-секрет?

— Нет. Это книга о русском мате. А за год службы я изрядно засорил свой словарь его содержимым. Хотите, я вам лекцию на эту тему прочту?

— Вы филолог?

— Нет. Просто года два назад заинтересовался, ну и ознакомился по диагонали. Батя сокрушался, что эти выражения мы на улице узнаем, а не в школе. Вот я к Бодуэну де Куртене и приобщился.

— Хорошо. Обождите в коридоре.

Я попрощался на всякий случай и вышел. Местное начальство совещалось недолго — минут через пять в коридоре появился и вошел в кабинет худой как жердь юноша в форме, сидящей на нем, как на новобранце — всё топорщится. В кабинете он не задержался.

— Вам нужна связь?

Я кивнул.

— Пойдемте. У вас будет десять минут.

Я пошел за местным радистом, тиская в кармане бумажку с координатами ребят. Серега всё-таки голова! Теперь главное — батю уверить в этой фантастике, в которую мы вляпались с разбегу. Уверю — он съездит и к Серегиным, и к Пашкиным родакам. Так-то понадежнее будет, чем звонок от невесть кого. А то ведь хорошо, если нас в военно-морские Штирлицы запишут, а если в доблестно погибшие от «неизбежных на море случайностей»???

Комната связи, собственно, так и выглядела. Наглядный экспонат к детской песенке про космос. «Кибернетика, электроника, космонавтика, чудеса». Космонавтикой, правда, и не пахло, но всё остальное присутствовало: масса электронной фигни, пять мониторов, хрен знает что показывающих, что-то жужжит и периодически поддувает то теплым, то холодным воздухом. Я мысленно сравнил себя с тараканом в антикварном телевизоре — впечатления наверняка схожие.

— Телефон давайте!

Я написал крупно цифры батиного телефона. Юноша протянул мне наушники с микрофоном. Дают — бери! Я их напялил. «Хьюстон, как слышите? Прием!» Шорохи и потрескивания наконец сменились длинными гудками.

— База торпедных катеров, дежурный Чобля!

— Пап, хорош прикалываться! Привет!

Красиво сказано в альтернативной версии «Евгения Онегина»: «Не буду приводить слова…». Я впервые был рад, что я где-то далеко. Иначе все действия, которые совершил бы отец с «ёбаным пранкером», мне бы точно не понравились.

— Пап, это действительно я. И у меня мало времени. Ищи карандаш и ручку, только быстро.

Всей правды я ему не сказал. А как поднести родителю идею, что его военно-морской сынуля на самом деле — космонавт? Кстати, его с матерью уже «обрадовали», что мы выполняем «секретное задание командования» — цельный кап-три приезжал, уведомил и взял ни с того ни с сего подписку о неразглашении! Я в этом ключе и повел разговор. Батя переписал адреса ребят и пообещал за неделю их лично известить.

— Пап, самое главное. Если кто-то придет и будет вещать от моего имени. Помнишь, что говорил толстый герой Стаута про хрен и майонез?

— Хе, помню. Только это не Стаут.

— Вот-вот. Он должен будет озвучить эту фразу. А отзыв…

Батя сориентировался быстро:

— Кодовая фраза «Мессинга» из «Проклятого изумруда».

— Про фрукты? Идет.

Юноша постучал по левому запястью.

— Пап, время. Я вас люблю. Номер не меняй, будет оказия — свяжусь. Но не скоро, месяца три-четыре. Пока.

Ответа бати я уже не слышал.

Связист оказался несговорчивым и ревностным. Козлина тупая! Хотя нет, не совсем тупая. Отрицавший поначалу возможность вступить с ним в диалог, он на второй извлеченной из кармана карточке с цифрой «100» сменил неприступность во взоре на некоторый интерес, а за примкнувшую к ним товарку согласился, что у ордена не убудет от лёгкого нарушения распорядка. Из памяти фотоаппарата, замыленного Серегой у дойчей, мы с радистом извлекли несколько наиболее прилично смотрибельных фоток, на одной из которых тот самый немец снял нас троих. После этого «маркони» сконвертировал их и отправил «на деревню дедушке», в смысле отцу на телефон. После этого позволил мне проконтролировать получение. Отец ответил сразу.

— Пап, получил?

— Ага. Фигассе, ты ещё больше раскабанел! Это где это вы?