Очень опасная игра

Я спустил лодку на воду и греб, стараясь удерживать ее в пяти ярдах от скалы, затем позволил ей дрейфовать и лег лицом вниз, стараясь не двигаться. Хоумер орудовал веслом. На дне озера я разглядел контур какого-то продолговатого предмета, слегка заросшего водорослями.

Затем я увидел скалящийся череп. Абсолютно белый и чистый среди ила и грязи, которые скапливались на дне. И зубы были белыми и ровными, за исключением одной стороны, где неожиданная пустота создавала впечатление кривой ухмылки. Видно, он пребывал здесь достаточно долго, если научился находить в этом мире что-то забавное.

Лодка медленно дрейфовала. Я видел узкое пространство между стенками кабины, заиленные круги приборов на панели, бесформенный куль тела, или, вернее, то, что от него осталось, поблескивающую белую кость у нижнего края куртки и голову, возлежащую на его коленях. И это совершенно естественно, если сидеть несколько недель, месяцев или лет — не важно, сколько минуло, — пока рыбы достаточно не осмелеют, чтобы начать растаскивать вас по кусочкам.

И коль скоро рыбам некуда спешить, а они очень дотошны, то со временем вряд ли найдется убедительный повод голове оставаться там, где ей полагалось бы быть. Пройдут еще годы, и умиротворяющее мягкое илистое покрывало озерного ложа накроет все и все вберет в себя.

Я поднял голову. Скала, с которой мы стреляли, находилась немного впереди и чуть в стороне. Крест, который я увидел сначала, скорее всего, был нарисован на конце крыла. Я прикинул, как самолет был расположен относительно берега, затем опять взглянул вниз.

Мы сдрейфовали на несколько футов к одной стороне самолета. Теперь я мог различить длинную прямую линию фюзеляжа, большой горб кабины с крышей, напоминающей теплицу, и сразу за ней другой крест между буквами «J» и «О».

Я помахал Хоумеру — мол, греби обратно, — и он переместил лодку к кабине. Задний люк был открыт, и обрывки лестницы свисали как водоросли. Пока нас снова сносило течение, опять мелькнула белозубая кривая ухмылка, но обращенная уже не ко мне, а только к небу, где не было рыб.

Я снова выпрямился и вытер лицо рукой.

Было мокро и холодно.

— Я должен был узнать, — пробормотал я, — я должен был узнать…

Затем я вспомнил о Хоумере, который терпеливо и внимательно следил за мной. Я взял у него весло, указывая, куда следует смотреть.

Я греб взад-вперед, пока он вглядывался в останки самолета, потом направил лодку к берегу.

Хоумер задумчиво, словно смиряясь с увиденным, заметил:

— Я полагаю, сэр, это немецкий самолет и, вероятно, он лежит здесь больше семнадцати лет.

— Вынужденная посадка на лед, — кивнул я. — Озеро было замерзшим, он проскользнул по льду и врезался в скалу. А потом, когда лед растаял, пошел ко дну.

Хоумер вопросительно приподнял бровь.

— Вы пришли к такому заключению на основании увиденного?

— Это «Мессершмитт-410». Человек в нем — сержант-пилот Клебер. Он поднялся с взлетной полосы Люфтваффе в Ивало 26 марта 1944 года и, по-видимому, с тех пор считался без вести пропавшим. А мы с вами впервые обнаружили сегодня его останки.

Хоумер внимательно смотрел на меня. Его вежливая мина была непроницаема. Если он и полагал, что в голове у меня завелся короед, то не в его обычаях было заявлять об этом.

Я направил резиновое суденышко к берегу.

— Я встречался с человеком из аэропорта Ивало, у которого сохранился тогдашний журнал прилета и вылета самолетов Люфтваффе. Кто-то же должен был его прибрать, когда вышибли немцев. Помню, что видел запись об этом полете: тип самолета, опознавательные индексы, имя пилота. В графе прибытия отмечено: «Пропал без вести».

Мы вылезли на берег. Хоумер спросил:

— Как получилось, что вы запомнили именно этот рейс?

— Я разыскивал того пилота. Дело в том, что человек, которым я интересуюсь, мог оказаться на борту этого самолета. Он единственный в те дни отправился в полет с пассажиром инкогнито.

— Я не заметил никаких признаков присутствия второго человека.

— Он был там. Задний люк открыт, и лестница спущена. Ни один пилот не полетит на самолете с открытым люком и болтающейся лестницей. И сам пилот… Он мог погибнуть при такой посадке, только если бы разбил вдребезги самолет о скалу. Вы заметили, у него отсутствует часть челюсти?

Хоумер кивнул.

— Такое может произойти, если пассажир с заднего сиденья приставит пистолет к затылку пилота и спустит курок. И это очень похоже на пассажира, который меня интересует.

Хоумер задумчиво проговорил:

— Очень неспортивный выстрел.

Пришел мой черед уставиться на него. И вероятно, я сделал это не столь деликатно, как он. Но он на меня не смотрел. Он смотрел вдаль, вероятно, стараясь себе представить, что произошло восемнадцать лет назад.

— Да, — кивнул я, — и впрямь неспортивный выстрел.

Хоумер вернулся к действительности из своей дали, улыбнулся и сказал:

— Вы думали, что ваш знакомый… пассажир… мертв?

— Да, думал так шестнадцать лет. А надо было продолжить поиски.

— Он может быть все еще жив?

— Надеюсь.

— Он был вашим боевым товарищем, сэр?

— Нет. Если быть абсолютно точным, мне всегда хотелось его убить собственноручно.