Очень плохая девочка

Евгений, весь охваченный предвкушением, скользнул в постель, и лег на спину, чувствуя во всем теле необыкновенную негу от того, что впервые в его жизни он переоделся в женскую одежду не сам, а его переодела девушка. Его девушка. Его Мамочка!..

Вскоре Оксана вернулась, переодевшись в одну из его сорочек, и под нее она не стала одевать ничего.

И дальше у них было то, о чем оба мечтали уже довольно долгое время. Оксана называла «свою девочку» самыми нежными, самыми трепетными именами, ласкала Евгения так, как никто его до сих пор не ласкал. И он ласкал ее в ответ, шепча ей на ушко: «мамочка!.. мамочка!» «Да, моя малышка, да, моя радость!..» – отвечала ему Оксана, стягивая его панталоны, поднимая ему рубашку выше, выше, поднимая свою рубашку, ложась на него сверху, так, чтобы его напряженный фаллос мог без препятствий войти в нее…

И чем нежнее, чем больше называла она его «моей малышкой», тем сильнее он был, и тем проникновеннее становилось их слияние.

Это было необыкновенно!

Это было так, как не было никогда до этих пор, и так, как и должно быть у мужчины и женщины.

Они стали как будто бы одним целым, одним полным существом, в котором мужское и женское начала сплетались, переплетались, сливались и разделялись вновь и вновь, принося им необыкновенно сладостные ощущения.

Евгений был в ней, ощущая, как проявляется его мужское начало, и в то же время он был маленькой, нежной девочкой для своей Мамочки, и принимал ее ласки, и ласкался к ней как самое беззащитное на свете дитя, как самый сильный на свете мужчина, и еще он – одновременно - чувствовал себя ею, и понимал, что чувствует она, когда мужчина находится в ней.

Время от времени они как бы менялись ролями.

«Я твоя девушка!» – говорил он ей. – «Ты – мой мужчина!»

«Да, моя лапочка, ты – моя девушка!» – подтверждала она. – «И сейчас я войду в тебя так, что тебе будет очень, очень хорошо!..»

И это было правдой. Хотя, конечно, это не она – это он входил в нее так, что необыкновенно хорошо было им обоим.

Менялись они и другими ролями, возникающими в семье. Если он был ее Маленькой Девочкой, ее Дочечкой, то она, соответственно, была Мамочкой, но когда она давала ему понять, что ей хочется перемены, Маленькой Девочкой становилась она, а он был, соответственно, Папочкой. Придумывали они друг другу и совсем особенные роли, настолько интимные, что об этом просто невозможно рассказать.

И это продолжалось, и продолжалось!..

12

Конечно, Оксана осталась жить с ним, хотя у нее была и своя квартира не так далеко от его дома.

На следующий день они съездили за ее вещами, и принялись жить вместе.

Игра в переодевания стала их самой любимой и совершенно необходимой для них игрой. Два или три раза она нарядила его взрослой женщиной – этакой «суперсекси». Пояс, чулки, эротичные трусики, бюстгалтер с поролоновыми вставками, обозначающими груди, черное маленькое платье, изысканный макияж… Это было очень приятно обоим.

Но гораздо приятнее было и ей, и ему, когда она наряжала его маленькой девочкой, и обращалась с ним соответственно. Он крутился перед ней в своем детском пышном платье, в цветастых панталончиках с кружевами и пышных бантах в прическе, а она поправляла ему платьице и что-то ворковала в ответ - как самая заботливая мамочка на свете.

Это было самой лучшей прелюдией перед каждой из их проникновенных ночей.

Но все же он никак не мог решиться рассказать ей о своей главной чувственной мечте – о том, чтобы Мамочка отшлепала или даже выпорола его.

А он чувствовала, что он что-то еще не рассказывает ей, но не торопила его ни словами, ни действиями, считая, очевидно, что он должен созреть для того, чтобы поделиться с ней самым сокровенным.

И однажды пришла ночь, когда, вынырнув из океана наслаждений, он рассказал ей о своих подростковых подглядываниях, и о том, что он чувствовал, и что делал, когда наблюдал за отшлепыванием и поркой Лизы, стоя на крыше своего дома практически голышом, в одной футболке – для удобства и гигиены.

- Какая счастливая девочка, эта Лиза! – воскликнула Оксана, выслушав его рассказ. – Какой счастливый мальчик, ее муж! И тебе тоже повезло, вуайерист ты мой несчастный!

- Почему же – несчастный?.. – воскликнул он обиженно.

- Да счастливый, счастливый! – засмеялась она. – Уж и пошутить нельзя!..

Потом она замолчала, и через некоторое время уже абсолютно серьезно сказала:

- А ведь в этих их семейных.. так сказать, наказаниях…был и еще один глубокий смысл и очень большая польза.

- Какая?..

- Ну, это было что-то вроде вакцины против всякого жизненного зла!

- Вакцины?..

- Да, вот именно. Как прививка против оспы, например. Понимаешь?.. Как бы наказывая Лизу, давая ей возможность испытать небольшую боль – а ей ведь все равно было больно, это точно – они тем самым закрывали путь для боли настоящей, которая бывает после всех этих человеческих недопониманий, разрывов, несоответствий. Понимаешь? Понимаешь?..

- Да.. – медленно сказал он. – Теперь я понимаю.

- А наслаждение было замечательным приложением к этой вот вакцине. – добавила Оксана. – Двойной эффект!..