Очень прекрасный принц

— Да, — легко согласилась она. — Но не при таких обстоятельствах, пожалуй. Верю, что вам не обязательно размахивать перед носом девушки сокровищницей, чтобы заинтересовать её. Или ошибаюсь?

— Правильно, — развеселился я. — Мне достаточно будет помахать перед девушкой чем-нибудь другим.

— О, я вас прошу…

— Харизмой, например.

— Это так в наши дни называется?..

Вот таким вот образом, перешучиваясь и подкалывая друг друга, мы добрались до дворцовой кухни.

— А теперь тихо! — шепнул я. — Тут главное — не спугнуть.

Дайяна посмотрела на меня большими глазами, но кивнула и осторожно подобрала платье. Я наложил на нас обоих лёгкий отведиглаз и осторожно, вдоль стены, стал красться в святая святых.

Громогласный голос Олуша, старшего повара, зазвучал сразу, как только мы преодолели невидимый барьер.

— Вы, косорукие лупоглазые детёныши укуренного единорога! — орал он. — Я вам что сказал сделать? Шевелить своими задницами! А вы чем тут занимаетесь? Фоморнёй страдаете? А гостий принца кто кормить будет?!

— Они один ляд все поголовно на диетах! — пробухтел ещё кто-то. — И не жрут ничего!

— Ты что вякнул? Самый умный тут? Так я тебя тоже на диету посажу, новомодную и продвинутую. “Две недели до зарплаты” называется. Слыхал? А если и от этого не похудеешь, то я себя на диету посажу. “Бедрышки говорливых поварят под соусом пашо”, например. Как тебе блюдо?

Я ухмыльнулся. Старый Олуш просто милашка, как всегда. Хотя, собственно, что с него взять? Домовой — он и на дворцовой кухне домовой. Со всеми вытекающими.

— Ох, — выдохнула Дайяна ошеломлённо, увидев главного повара.

Ну да, он — мохнатый и зубастый шар на тонких длиннющих ногах. Целых восьми. Но зато как готовит!

— Шевелитесь, русалочьи потроха! — ворчал Олуш. — Куда ты к торту намылился? В сторону отойди! Знаю я, откуда у тебя руки растут!

Усмехнувшись, я двинулся прямиком к нашему бессменному повару. Дайяна явно не хотела идти ближе, но я её тащил за собой. Боится фоморов? Наверное — как любая типичная аристократка. Но ничего, это пройдёт. Пусть привыкает! У нас нынче потепление и всеобщее равенство, а годы истребления фоморов признаны трагедией и ужасным заблуждением военного времени. Отдельные доморощенные расисты ещё встречаются, но в целом политика направлена на мир между всеми расами. Отец планирует постепенно привлекать в страну как можно больше фоморов. Хотя бы в качестве источника знаний о древней магии. Тут, конечно, фокус ещё в том, чтобы не привлечь слишком много фоморов… и воспитать их в лояльности к императорской семье и драконьим национальным идеям… но это уже тонкости, о которых пока что голова должна болеть не у меня: весь этот ужас тянет сестрёнка под чутким папиным руководством.

Однажды, конечно, мне придётся заменить отца на этом поприще. Но я искренне и ото всей души надеюсь, что момент этот наступит через пару тысячелетий, не раньше. В этом я никогда не был похож на многих принцев, которые зачастую мечтали, чтобы их венценосные родители подавились чем-нибудь (и ускоряли этот процесс, добавляя в кубки всякие убийственно-пикантные приправы).

Не знаю, дело ли в том, что меня никто особенно не ограничивает, или в том, что я вижу, как загружены родители. Но факт остаётся фактом: я из тех, кто желает “Долгие лета Императору” совершенно искренне и ото всей души. Причём не только из сыновних чувств (которые, впрочем, тоже имеют место), но и из практических соображений. Я-то совершенно ясно понимаю, какая ноша однажды рухнет мне на голову. И фоморий вопрос — только один из великого множества примеров…

Но Олуш — кадр отдельный. Этого фомора, истощённого и едва живого, нашли в полузаваленном поселении матушки Роя и Дина, близкие подруги и большие любительницы паломничеств во всякие святилища древних (читай: заброшенные задницы мира, кишащие неведомой зубастой фоморенью, голодной и неразумной). Но Олуш оказался разумным и показался почтенным госпожам милым. И я их даже, в общем-то, понимаю.

Олуш забавный. Но я его больше всего ценю за очень правильное ко мне отношение…

— А что это вы тут делаете?! — спросил я грозно.

Все работники кухни бросились врассыпную, послышались невнятные возгласы. Мех Олуша сердито заколыхался.

— Итить фоморить, твоё, грёб его в печку, высочество! Сколько раз я буду тебя просить: не сучись! Не видишь, все заняты! Иди и ты чем полезным займи свою венценосную задницу! И не только её. Сходи вон пару поищи! Трудись на благо страны, не покладая инструмента. Но оставь в покое мою несчастную кухню!

Я краем уха услышал грохот: кто-то из новеньких, кажется, всё же упал в обморок.

О да, у Олуша сложно с субординацией. Но мне, в общем-то, нравится.

— И вот не надо шуметь, Олуш, — хмыкнул я высокомерно. — И вообще, я, может, как раз в процессе поиска пары! Но как её вот так сразу проверять? Привёл к тебе, чтобы ты откормил.

— Хм. Так вроде ж только-только завтрак конкурсанткам отправили?

— Так это торжественное принятие пищи. Кто же там на самом деле ест? Все больше интриги плетут. А теперь-то и поесть можно. Накормишь?