Очень сильный пол (сборник)

– Тут такое дело, – сказал, глядя то в стол, то в потолок, вечный Федор Степаныч, сидевший здесь, когда это еще был первый отдел, и когда еще просто секретный, и даже, говорят, когда на двери была совсем откровенная табличка «Уполномоченный ОГПУ», – такое дело… Не едешь ты в Барселону. Не успели мы тебе у испанцев визу вырвать. Волокитчики они, испанцы, перестройку им, такое дело, пора устраивать. Но ты не расстраивайся. Тут лично тезка мой, – он со значением поднял палец, и она с некоторым трудом поняла, что речь идет о Плотникове, – звонил сейчас мне и порекомендовал тебя в другую группу включить…

– Что значит «в другую»? – Ей, в общем, это было сейчас вполне безразлично, она даже не хотела никуда уезжать, ей казалось, что каким-то образом все скоро прояснится, он появится или хотя бы позвонит, но сообщение Степаныча ее возмутило страшно. – Что значит «в группу»? Я не туристка, я еду на коллоквиум, в программе мое выступление…

– Не шуми, – старый чекист посмотрел холодно, но страшного льда в глазах не нашлось, вытаял весь за полвека оттепелей, получилась просто старческая бесцветная слеза. – Не шуми, а посмотри лучше, куда тебя товарищ Плотни… куда тебя руководство включает.

Он подвинул ей факс, скручивающуюся тонкую бумажку, заполненную смазанным английским текстом. Она прочитала, пропуская непонятные слова: «…Международная Ассоциация Гуманитарных Исследователей проводит в Париже… пять дней с… по… во Дворце… расходы по пребыванию и транспорту…»

Париж… И на две недели позже, чем Барселона. Может, что-то уже прояснится, может, он позвонит, и если он действительно остался, может… Какое-то безумие, подумала она, я тоже становлюсь тайной авантюристкой, это перешло от него.

– Ну, допустим, что по этой теме мое сообщение тоже может пройти, – сказала она. – Так ведь вы и сюда не успеете оформить?

– Успеем, успеем, – усмехнулся старик. – У французов в консульском отделе мой дружок трудится. Я еще и других не засылал на визу, за три дня все сделаем. Ты, еще Гречихин пусть напоследок съездит, да вот Сашку Кравцова надо послать, он с языками, поможет вам… А в Испанию ты ведь все равно скоро с супругом едешь, я слышал?

Тут-то до нее дошло все. В Барселону ее не пускают, и вовсе не испанцы! В Барселону она должна была ехать одна, а они теперь этого не хотят, они все знают и хотят держать ее за границей постоянно под присмотром – на тот случай, если он попытается с нею увидеться. Неужели все это не кончилось?! Неужели они и теперь могут преследовать за границей, мстить?..

Убить. Они могут убить – сразу и удивительно ясно поняла она. Но кто они-то? Ведь уже нет ничего… И немедленно сама себе возразила с вдруг пришедшей и уже не исчезающей трезвостью: да вот Сашка Кравцов и может убить. С молчаливого согласия – а то и просто по указанию – этих распрекрасных, знаменитейших, интеллигентнейших, совести страны – Плотникова с Журавским… Неужели могут? Неужели он был прав… Или действительно испытал…

А если так, подумала она с той злостью, которая всегда охватывала, если что-нибудь мешало удовлетворить жажду, страсть, желание тела, а если так, то я поеду в Париж, и посмотрим, что сможет сделать этот говнюк Кравцов, если придется, с нами двумя.

– Хорошо, Федор Степаныч, оформляйте, спасибо.

Домой ехала в каком-то веселом настроении, даже мелодию ту, двухлетней давности, то и дело начинала про себя петь. Ладно, твердила она, вы все против, ладно, а мы вдвоем, вдвоем, будем вдвоем… Ей уже казалось, что он в Париже окажется обязательно, что у них там назначена встреча. Все будет хорошо, твердила она себе, ничего не кончилось, жизнь большая, люди уезжают, возвращаются, она потерпит, хотя нет для нее ничего страшнее, чем терпеть его отсутствие и ночь за ночью мучиться, а на третью, ну, на четвертую, в полубреду, почти в горячке, дотрагиваться до только что заснувшего после позднейших телепрограмм мужа и уже знать, что это ничего не даст, будет пятиминутное ожидание, а потом отвращение и все та же, даже хуже, иссушающая жажда – но она потерпит, дождется, и все еще будет, будет соединение, то, ради чего можно жить, а без надежды на это – нельзя…

Только уже подходя к дому, она вспомнила, что впереди – Мадрид. Полгода.

* * *