Очень смертельное оружие

Продолжая танцевать, девочки двигались по кругу, поочередно склоняясь над котлом, чтобы вдохнуть дым благовоний и кореньев. С каждым кругом юные танцовщицы все больше пьянели. Их движения становились менее уверенными, но даже впадая в транс, они не прерывали своего танца.

Неожиданно мягкий напев женщин прорезал громкий гортанный выкрик жреца. Девочки дернулись, как от удара кнутом. Вслед за священнослужителем сидящие полукругом мужчины принялись подбадривать дочерей неистовыми пронзительными выкриками. От звука их голосов дети конвульсивно содрогались. Танец постепенно переходил в судорожные почти эпилептические подергивания.

Девочки кружились и бились, как мотыльки, захваченные водоворотом. Одна за другой они обессиленно падали на землю и оставались лежать без движения, как мертвые, в своих золотых, украшенных цветами, венках-коронах и роскошных шелковых нарядах.

Подходя к отключившимся танцовщицам, жрец обмахивал их веером. Матери осторожно поднимали своих дочерей и ставили их на ноги. Не открывая глаз, дети вновь вступали в ритм танца. Их голова бессильно лежала на плече, а пальцы медленно раскрывались, двигаясь, как лучики морской звезды.

Напев женщин зазвучал громче. Их голоса набирали силу. Жрец подбросил в котел еще несколько пригоршней кореньев и дорогих пряностей, и дым, сопровождаемый молящим, заклинающим напевом матерей, устремился в небо, в обитель фей и богов.

– Матери приглашают божественных фей завладеть телами их дочерей и пойти вместе с ними к храму, к реке, к полям, чтобы благословить всю местность и приумножить добрые силы, необходимые для хорошего урожая, – прошептал мне на ухо Стефанос. – О том, что фея вошла в тело девочки, можно узнать по судорогам, сотрясающим тело танцовщицы. В этот момент мир богов и мир людей чудесным образом соединяются, хотя и ненадолго – всего на одну ночь.

Одна за другой девочки конвульсивно вздрагивали. По их телу прокатывались волны судорог, потом они расслаблялись и вновь опускались на землю с просветленно-безмятежными лицами.

Матери аккуратно помогали маленьким феям встать и уводили их, заботливо поддерживая за талию.

– Удивительное зрелище. Оно прямо завораживает, – сказала я. – Ритм пения действительно вводит в транс. У меня даже возникло искушение присоединиться к танцорам и тоже пообщаться с небесными феями.

– Было бы неплохо понюхать то, что у них там горело в котле, – мечтательно произнесла Адела. – По всему видно, забористая штука.

– А когда начнется сангхьянг? – полюбопытствовала я.

– Прямо сейчас, – ответил Иродиадис. – Как только девочки окончательно разойдутся. Сангхьянг– танец только для мужчин.

– Мужчины тоже собираются войти в контакт с богами? – спросила я.

Стив отрицательно покачал головой.

– Скорее, с мышами и саранчой, – усмехнулся он.

– С мышами и саранчой? – удивилась я.

– Главная опасность для созревающего риса исходит от мышей и саранчи, – пояснил грек. – Очень часто они уничтожают весь урожай перед самым его сбором. Чтобы удержать мышей и саранчу от столь злонамеренных действий, балийские крестьяне символически приглашают их в деревню и развлекают танцами «сангхьянг». В сангхьянге выражается безудержная фантазия балийца. В период важных религиозных празднеств, когда перед смертными являются высочайшие боги, он представляет собой воплощение религиозного благоговения. В то же время, если речь идет о сохранении его пищи, балиец становится символом раскованной природы, свирепым или смешным животным, поведение которого веселит публику.

Глядя на античный профиль Стива, слегка размытый в начинающих быстро сгущаться тропических сумерках, я чувствовала себя полной идиоткой. Мое буйное воображение явно перехлестывало за все мыслимые и немыслимые пределы. Образ богатого грека, любящего путешествовать и столь глубоко знакомого с обычаями и традициями балийского индуизма никак не вязался в моем представлении с прошедшим афганский ад безжалостным киллером русской мафии. Все-таки лучше оставить воображение для книг, а в реальной жизни опираться только на факты, без всяких бредовых домыслов и безумных фантазий.

– Не двигайся, пожалуйста, – попросила я Иродиадиса. – У тебя в волосах запуталось какое-то насекомое.

Мягким движением пальцев от козелка уха к виску, я приподняла густые черные волосы грека.

– Все в порядке. Оно улетело, – сказала я.

На мгновение я ощутила предательский холод в солнечном сплетении.

В сумерках тоненький шрам у корней волос был почти неразличимым. Я сочла бы его оптической иллюзией, причудой воображения, если бы подушечки моих пальцев тоже не почувствовали предательскую выпуклость.

Стив не был похож на человека, столь озабоченного своей внешностью, чтобы улучшать черты своего лица при помощи пластических операций. Конечно, и этому могло найтись приемлемое объяснение, но меня оно уже не интересовало. Теперь я была полностью убеждена в том, что очередной ухажер Аделы не кто иной, как неуловимый киллер Шакал, он же Сергей Адасов.