Очень страшно и немного стыдно

Чешется за правым ухом, забыла пластырь от укачивания снять в суматохе, вот и чешется. Всегда представляла морскую болезнь иначе, ну, думала, качает вправо-влево, ну, валится все, ну, ходить сложно, – но это даже весело. А оказалось совсем не так: это воздушные ямы, как в самолете, только каждую минуту и несколько дней. Даже ночью то и дело просыпаешься оттого, что внутренности поднялись к горлу. Что-то вроде токсикоза – не умираешь, конечно, но и не живешь точно. На завтрак полкамбуза, на обед четверть, а на ужин пусто.

Над головой хрипит колонка – сегодня высадка на берег отменяется, значит, к дождю и туману добавился ветер. Это автор авторов мстит за нас – за меня и Уоллеса. И айсберги сейчас отяжелевшие и темные, как мертвые киты. Слоняются туда-сюда. Проживают свою десятилетнюю жизнь.

А в солнце они то белые, выпиленные из снега, то лоснящиеся, как куски тофу, то карамельные, полупрозрачные. Меняются они мгновенно, подтаял живот, и раз – ледяной гигант перевернулся вверх дном. Был прямоугольник – превратился в пирамиду. Или на бок повалился, и узнать его нельзя – все поменял: текстуру, форму, цвет. Иногда так причудливо, что хочется потрогать, но близко приближаться нельзя, в любой момент кувыркнется – и все. Ни тебя, ни лодки. Неподвижное так обманчиво.

Что же теперь будет. Что будет. Отняли Уоллеса, меня заперли, умереть, конечно, не дадут, но что сделают – неизвестно.

А как все начиналось! Первая высадка на континент. И тут же открытие – Антарктида цветная. Издалека – белая и холодная, а подошли поближе – там розовая долина в желтых проталинах отражается в черном зеркале воды. Помню, как через час Философ сказал мне, что у его телефона закончился порог восприятия. Тогда еще все было великолепно.

Почитать бы. Что это? Ни обложки. Ни первых страниц.

…когда здесь еще ничего не было – ни снега, ни льда, ни земли, ни холодных волн, – зияла вместо них огромная черная бездна – Форамена. К северу от нее лежало жестокое царство Яману, а на юге была только она, и ничего в мире не было южнее нее.

Ближе всего земля Яману приближалась к Форамене кривой пенинсулой Корну, день и ночь ее охраняли злые Яманувы псы. Дикость местных отпугивала всех, говорили, что в голод мужчины Яману убивают и поедают даже своих старух. И бойни у них – рядом с очагами, у самых жилищ.

Увидели это боги и проучили недостойных – лишили их силы. Стали мужчины Яману слабыми и ленивыми. Но ничего не изменилось к лучшему: хотя дичи вокруг не убавилось и солнце всегда ходило высоко, не могли они ничего поймать и дошли до того, что ели падаль. От жизни такой стали с виду страшные, а внутри глупые и злые.

И решили тогда боги их наказать, и разбудили они вулкан Фервентис.

Много дней заливал Фервентис землю Яману огненной лавой. Треснула от жара земля, и забил на острие Корну источник Расус, и образовались от Расуса семь водяных потоков, чистых как слезы ребенка. И потекли они стремительно к югу, низвергаясь в черную Форамену. Жестокий холод бездны превращал воду этих потоков в лед, а источник Расус бил и бил не переставая, и росла ледяная глыба, и все ближе продвигалась к Яману. Наконец лед подошел так близко к царству пышущего огня, что стал таять. Но когда искры коснулись его, вдохнули они жизнь в бескрайнюю ледяную глыбу. И тогда вновь заснул вулкан Фервентис. Ледяной земле дали имя Гелида, а сожженное царство Яману назвали Тиерра Фуэго.