Очередь

«Я не подозревал, что в столовых кипят такие страсти, – насмешливо сказал учетчик. – И в каких выражениях служащая потребовала моих извинений?» – «Разумеется, ни в каких! Вслух она слова не сказала, ограничилась красноречивыми взглядами. Гордость ее уязвлена. Ее и от меня тошнило. А уж передавать через свидетеля своего унижения послание его виновнику – а вдруг ты и это проигнорируешь! – было выше ее сил, такое окончательно уничтожило бы ее в собственном мнении. Нам с тобой придется покумекать, в какой форме принести извинения, ведь она может их и не принять. Похоже, она решительно настроена поставить нас на место и показать всем очередникам, кто истинный хозяин положения, и в столовой, и в ее кабинете. Если ничего срочно не предпринять, она сделается для посетителей официальным лицом, суровым инспектором одного из отделов кадров, и не более. Ничего сверх определенного инструкциями, никакого внеслужебного рвения, никаких добрых чувств и стараний помочь соискателям хоть как-то зацепиться в городе. Повторяю, никогда я не видел Зою более грозной, чем сегодня, при одном воспоминании дрожь берет. Но, будем надеяться, повинную голову меч не сечет. Все равно иного выхода, кроме как попытаться убедить ее в твоем чистосердечном раскаянии, у нас нет». – «У вас, может, нет, а у меня есть», – возразил учетчик. «Это какой же?» – «Я немедленно и навсегда ухожу из города. Завтра за неявку на перекличку меня вычеркнут из очереди, и память обо мне исчезнет. Ты сейчас возвращайся в столовую, скажи пекарке и всей бригаде, что впредь моя физиономия никогда не омрачит их взоров ни в горсаду, ни во дворах учреждений под окнами кабинетов. Можешь сказать, что силой вытолкал меня из города, это тебе зачтется в копилку добрых дел. Вали на меня, как на мертвого. И хоть рассыпься перед Зоей в извинениях от моего имени! Я не против».

В этом момент из-за поворота навстречу Лихвину с учетчиком вышли две молодые сезонницы. Они шумно сопели. Модные тесные туфельки на высокой шпильке шатались на неровной дороге. Под тугой кожей играли сильные икры. Узкая короткая одежда не защищала от холода оголенных рук и ног, в то же время сковывала движения, стесняла дыхание крепких грудей. Одна девка была затянута в платье, сужающееся книзу, оно вынуждало семенить. Но и при мелких шажках тонкая материя угрожающе трещала под напором широкого молодого тела. Движения второй стесняла юбка, такая короткая, что ее хозяйка невольно приседала и держала руки по швам, она прижимала ткань к бедрам, чтобы ветер не заголял до верха мощные, красные от холода ноги. Щеголихи явно недавно пришли в город под предлогом его покорения, чтобы самим быть покоренными им. Наверняка за городом на тяжелых сезонных работах они чувствовали себя в своей стихии и давали норму наравне с мужчинами, а здесь ходили на полусогнутых и нелепо ставили ноги носками внутрь.

По многолетней привычке с ходу проникать под шелуху поверхностного впечатления учетчик заметил, что девки были похожи, наверно, двойняшки. Возможно, наскучившее обеим сходство послужило причиной стараний воздвигнуть между собой отличия. Одна выкрасила голову в темный цвет, другая обесцветилась до неестественной белизны. Но густые рыжие веснушки на коже выдавали одинаковый природный цвет волос. Девицы грубо обкорнали друг друга, стрижки были разные, но обе нелепые, растрепанные ветром. Модницы безжалостно выщипали брови и намазали тушью ресницы, испачкав веки.

Двойняшки оказались знакомыми Лихвина и обступили его, ревниво потеснив учетчика. В их действиях чувствовалась уверенность, что учетчик счастлив быть рядом с Лихвиным, но не заслуживает такой чести. Девки затараторили, зовя Лихвина на танцы. Они шли в горсад засветло, чтобы успеть занять ближние к эстраде места, пусть за спинами постоянных городских жителей, те-то всюду имели преимущественное право прохода, зато впереди своих, таких же, как они, очередников.

Но Лихвин слушать не стал. «Прочь!» – буркнул он и резко толкнул с дороги двойняшку, вставшую между ним и учетчиком. Та сделала несколько падающих шагов, подвернула каблук и с размаху села в грязь. Узкое платье мешало ей подобрать под себя ноги, чтобы сразу переменить неловкую позу. Она в два приема перевернулась на колени, кругом вымазав подол. Под пяткой криво висела сломанная при падении шпилька.