Очередь

Долго он брел улочками частного сектора, бесконечными и страшно запутанными. Зорко и неустанно всматривался в снежную пелену в ожидании, когда перед ним вырастет одна из пятиэтажных громад центра, дальше сориентироваться будет проще. Но вместо этого неожиданно вышел к железной дороге. Пересекать ее не следовало. Это учетчик запомнил, когда изучал план города с музейной башни. Он зашагал по насыпи вдоль путей. Тяжелый товарный поезд замедлил ход на изгибе дороги и потянулся мимо, постукивая на стыках. В угрюмой веренице скрипучих старых вагонов учетчик заметил огонь. Когда он приблизился, учетчик увидел бригаду северян, расположившихся на низкой открытой платформе с песком. Жаркий костер из предусмотрительно заброшенных на платформу кряжей освещал заработанное на северах, тюки с одеждой и продовольствием. За тюками прятались от ветра и жались к огню старики. Двое парней в развязанных шапках-ушанках назло метели боролись в окружении молодежи, видимо, ждущей своей очереди погреться в поединке. Северяне не боялись сорваться с края узкой платформы в азарте борьбы. Их не волновало, что зима обогнала ледяным ветром их запоздалый поезд на юг. Они не тушили костер из опасения, что машинист заметит огонь в хвосте изогнувшегося на повороте состава, догадается, что везет самовольно забравшихся в товарняк пассажиров, и сообщит на ближайшую станцию, чтобы их сняли с поезда. Напротив, глазастая молодежь заметила стоящего под насыпью учетчика, узнала в нем своего брата-сезонника. Дружеские руки протянулись глубоко под край платформы. Северяне готовы были подхватить его. Надо было только бежать по ходу поезда, чтобы смягчить рывок, когда руки соединятся. В другой ситуации учетчик откликнулся бы на призыв, не упустил бы счастливую возможность вырваться из городских сетей чудовищной силой движущегося эшелона. Но сейчас только поднял руку в грустном благодарном привете. Со временем он все отчетливее понимал, что надолго предрешил свой путь прозрачным сентябрьским днем, когда догнал конвойную повозку, перерезал конвойный ремень и связал себя с Римой.

Вдоль железной дороги учетчик дошел до старого кладбища. Он помнил, что оно было близко к центру разросшегося вокруг него города. Между деревьями кладбища метель поминутно переходила в снегопад. На тесной извилистой тропке через кладбище учетчик встретил процессию. Четверо дюжих уличников несли на плечах щит. На щите неподвижно лежал заметенный снегом человек. В реющем свете факела учетчик увидел голый шар черепа, обтянутый старческой веснушчатой кожей, свисающую со щита костлявую руку, рукав пижамы в частых строчках швов. Факел несла перед носильщиками знакомая учетчику карлица. Скуластое лицо, неизменная длинноухая шапка с помпончиками. Вопрос, который попытался задать ей учетчик, не стоил и двух копеек, столь ею ценимых и некогда ей им бескорыстно подаренных. Но едва факел осветил учетчика, карлица шарахнулась от него за спины двух передних носильщиков под щит и выставила огонь, точно учетчик был дикий зверь и его следовало гнать от себя любыми способами. Шумно и горячо дыша, процессия миновала учетчика, потеснив его с тропки в сугроб между могильными оградками.

Что-то неизвестное, непонятное учетчику, но всколыхнувшее город творилось вокруг в снегу и мраке, иначе не повела бы себя так враждебно и странно без малейшего повода со стороны учетчика мирная процессия, несущая больного из подвального изолятора. До сих пор ни одна живая душа слушать не желала учетчика! Худо, если и на Космонавтов никто не подскажет дорогу к дому дворничихи.

К счастью, учетчика внезапно окликнули. Звавший его голос с трудом долетел сквозь гул и ветер. Учетчик приостановился. Незнакомый уличник вынырнул из метели и усталыми широкими шагами нагнал учетчика. Учетчик еще не видел в очереди такого высоченного парня. Шапка всклокоченных волос падала ему на глаза. Несмотря на видимую мощь, он очень утомился, выпуклая грудь под перепачканной в земле одеждой ходила ходуном. Проходя мимо учетчика, он ощерил желтые крупные, как у лошади, зубы. Парень тянул за собой низкую квадратную тележку на маленьких крепких колесах. Когда она остановилась, учетчику пришлось наклониться. В тележке ехал Немчик. Они крепко обнялись. Мальчуган горел от простуды. Но сейчас было не до боли, и не до радости.

«Я ищу тебя по всему городу. Надо идти. Рима ждет», – хрипло проговорил Немчик. «Я сам ищу Риму. Но не знаю адрес, а когда хочу спросить, от меня шарахаются!» – «На переговорах тебе разве не сказали, что вся очередь поголовно решила тебя избегать?» – «Нет». – «А о том, что Рима вновь и навсегда рассорилась с дворничихой?» – «Ни полслова!» – «Узнаю авторитетов. Верховная калекия очереди до последней возможности держит в строжайшей тайне важное и неважное», – усмехнулся Немчик и, чтобы не кричать сквозь метель стоявшему в ожидании вознице, тронул его лежащим в тележке прутом. Парень переступил, сильно наклонился вперед и покатил тряскую тележку. «Не будем терять время, поговорим на ходу», – сказал Немчик.