«Значит, подвал тоже очередь», – прошептал учетчик, скорее отвечая на свои мысли, чем обращаясь к секретарю. Но тот услышал. «Разумеется, подвал – часть очереди, не самая видная, зато самая большая и сложно устроенная, – значительно сказал секретарь и гордо выпрямился на кипе бумаг, служившей ему стулом. – Подвальная очередь может показаться прихотью, ненужным извивом между двором и подъездом учреждения. Но это ложное впечатление. Поверхностному наблюдателю не понять, почему очередь, зайдя в подъезд, не устремляется сразу на лестницу, к заветным дверям отделов кадров, а ныряет в подвал и укладывается двенадцативерстной кишкой (как мы тут говорим, позволяя себе некоторое преувеличение от гордости за свой участок очереди), затем возвращается наверх через ту же подвальную дверь и лишь тогда вступает на лестницу в приемные кадровой службы. Кажется, к чему этот окольный путь, когда есть прямой? А к тому, что уличную шпану, весь этот разношерстный сброд, который отовсюду пристраивается к очереди и образует ее хвост (ты, кстати, на себе почувствовал, что это за отребья), ни один уважающий себя служащий не пустит на порог кабинета. А превратить заросшего грязью уличного буяна в хорошо воспитанного этажника из головы очереди можно не иначе, как проведя его через суровую школу подвального ожидания. Подвал – это таинственные хляби, где в потемках, в тесноте, в обиде происходит чудо превращения хвоста очереди в голову. Мутное сусло уличников сбраживается в игристое вино и подается на этажи. Первоочередники называют нас переброженский полк. А во время первого допроса ты подумал, что все это величественное просторное подземелье отдано под канцелярии и бумажки секретарей?»
Они помолчали. Учетчику низкий затхлый подвал не казался просторным и величественным. Секретарь заботливо снял нагар со свечи, при ровном горении она медленнее оплывала.