Очередь за надеждой. Автобиография с открытым финалом

Толстые тома заглушают мои слова. Я прохожу мимо первой комнаты, мимо вестибюля, в котором когда-то читались лекции. Тут все еще стоит несколько греческих скульптур, которые мой отец очень любил. Мраморный черно-белый шахматный узор украшает пол следующей комнаты, которую я пока не могу окинуть взглядом. Везде стоят ломящиеся от книг полки и столы. Четырнадцать из шестнадцати оконных арок забиты досками, потому что стекла постоянно разбивали после Вторжения. Как и в вестибюле, в большом зале библиотеки почти не осталось красивых картин и фресок, некогда украшавших потолки и стены. Цвета поблекли, а героев мифов, изображенных на них, теперь почти не узнать. Я медленно иду дальше. Чаще всего моя сестра сидит в одной из маленьких комнат, примыкающих к залу, между полками или на старом неудобном диване, погруженная в свои книги. Она никого и ничего не замечает вокруг себя. Венеция может превратиться в руины, а она будет сидеть и читать.

Пока ангелы не спустились на землю, в комнатах было много людей. Они стояли у полок и стеклянных витрин, читали книги и рассматривали иллюстрации. Они разбивались на мелкие группки и обсуждали что-то или сидели за бесчисленными столами, делая записи. Мой отец был очень харизматичным мужчиной, и его страсть к ангелологии была заразительной. Он собирал вокруг себя толпы заинтересованных юношей. Теперь из них остался только Алессио. Сегодня книги уже никому не нужны, а ангелы повсюду. Старые знания никого не интересуют. Многое оказалось сказками. И только Стар перебирается из комнаты в комнату, смахивает пыль с высоких полок и читает все, что ей нравится. Она становится ходячей энциклопедией. К сожалению, она неохотно рассказывает о том, что узнала. Я рада, что она развлекается таким образом – одной заботой меньше. Библиотека – наш дом. Но в отличие от меня сестра никогда не покидает это здание.

По коридорам проносится шепот, и я подхожу к лестнице. Если бы у меня было больше фантазии, мне бы показалось, что это книги разговаривают друг с другом, потому что им скучно. Чтобы заглушить шепот, я громче топаю. Мои шаги эхом отражаются от обесцвеченного и потрескавшегося мрамора. Наконец я замечаю Стар, за столом в комнате, окна которой выходят на площадь Сан-Марко. Отсюда она могла увидеть меня, когда я выходила с арены. На отполированном столе стоят свечки, которые пока не зажжены, Стар ничего не замечает из-за работы. Когда я подхожу чуть ближе, то замечаю, что ее щеки цвета алебастра пылают от волнения. Моя сестра могла бы легко сойти за ангела, если бы у нее были крылья. Она очень красивая. Можно сказать, неземная. Это еще один повод защищать ее от этого мира. Я рада, что она не выходит на улицу. Говорят, что ангелы похищают самых красивых женщин, чтобы утолять свою похоть. Я точно в безопасности. Но Стар – высокая и худая. Я низкая, мою фигуру не назовешь женственной, но я натренированная, как терьер. У Стар гладкие светло-русые волосы, у меня же грива цвета дикой пшеницы. Моя сестра наделена классическими чертами лица и молочно-белой кожей, я же – курносым носом, сильным загаром и веснушчатым лицом. Никто не может назвать меня некрасивой, как и я сама. Скромной меня не назовешь. Но мы с сестрой очень разные. Одинаковы только глаза цвета зеленой травы. Природа одарила нас по-разному, и хорошо. Только благодаря моим способностям я могу защищать Стар и брата. Если бы мы обе были грациозными феями, то давно бы погибли.

– Эй! – говорю я ей, облокотившись на стол. – Как дела?

В те дни, когда я сражаюсь на арене, настроение Стар становится непредсказуемым.

Ей нужно некоторое время, чтобы собраться с мыслями, и я наблюдаю за пером, летящим над пожелтевшей бумагой. Справа налево. Она всегда писала в обратном порядке, сколько я ее помню. Это выглядит странно, но подходит ее капризной, но милой натуре.

Когда Стар дописывает строчку, она поворачивается ко мне лицом и улыбается.

«Как прошел поединок?» – спрашивает она на языке жестов, и я чувствую облегчение. Иногда она по нескольку дней не разговаривает со мной после сражений, и это причиняет боль. Я ведь делаю это ради нее в том числе. Когда она ни с кем не общается, ей становится легче справляться со страхом, но я тяжело переношу ее нежелание говорить со мной. Когда сестра игнорирует меня, я чувствую себя еще более одинокой, хотя она, понятное дело, не виновата в том, что родилась немой.

Я пожимаю плечами и улыбаюсь:

– Как видишь, жива. Нерон хотел обсчитать меня, но Люцифер вмешался, и де Луке пришлось отдать мне мои деньги. Ты можешь себе это представить?

Стар прекрасно все слышит, как любой другой человек. То, что она не может говорить, – врожденная болезнь. Вопреки здравому смыслу я все еще надеюсь однажды услышать ее голос.

Ее глаза округляются.

«Ты сражалась с Люцифером?»

– Нет. – Я злюсь, что вспомнила про него, потому что Стар начинает паниковать. – Я боролась с Семьясой, одним из его последователей. Он чуть меня не убил, но я выстояла.

Стар не нужно было знать, насколько близка я была к смерти.