Очерк истории Литовско-Русского государства до Люблинской унии включительно

L’appetit vient souvent en mangeant… В заседании 28 мая посольский маршалок Чарнковский потребовал, чтобы было возвращено Короне также и воеводство Киевское на основании старых, но ясных привилеев, из которых видно, что киевские князья подчинялись Польше. В заседании 1 июня перемышльский судья Ореховский повторил это требование, распространяя его и на Брацлавское воеводство. Король обещал переговорить с сенаторами о Киевском воеводстве, а относительно Брацлавского заявил, что оно присоединяется к Короне, ибо всегда составляло часть Волыни, а Волынь уже принадлежит Короне. Прибывшие на сейм сановники и крупные землевладельцы Брацлавского воеводства с князем Романом Сангушком во главе получили приказание присягнуть на верность Короне, что они после некоторого колебания и сделали. После того и вопрос о присоединении к Короне Киевщины пошел быстрыми шагами к решению. Этого присоединения стали уже желать и требовать не одни поляки, но и сенаторы, и послы новоприсоединенных воеводств Волынского и Брацлавского. Князь Роман Сангушко, например, когда его пригласили к присяге, стал умолять короля, чтобы Брацлавщину не отделяли от Киевской земли, с которою она была прежде в тесном единении. Волыняне просили присоединить Киев потому, что через Киев литовцы могут наводить на Волынь и Польшу татар, и потому, что Киева давно уже добивается московский князь. Сенаторы польские не все стояли за присоединение, указывая на то, что это присоединение ставит Польшу в близкое соседство с татарами и вовлекает в постоянную борьбу с ними, в расходы на упоминки и т. п. Но послы шляхетские единодушно настаивали на присоединении Киевщины, которая является воротами к Волыни и Польше. Король пристал к мнению послов: признал нужным присоединить Киев для того, чтобы оцепить Литву по возможности больше польскими владениями. Вопрос был, таким образом, решен, и 5 июня был написан привилей на возвращение Короне Киевской земли. Это возвращение оправдывалось тем, что Киев – главное место Русской земли, а Русская земля издавна принадлежала Польше (?!), и только Владислав Ягайло присоединил ее к Литве без согласия коронных чинов, которые впоследствии, однако, никогда не переставали напоминать о принадлежности ее к Короне. Киевщина присоединена была к Короне на тех же условиях, что и Волынь.

Шестого июня явились литовские паны радные и послы. Староста жмудский Ян Еронимович Ходкевич в длинной речи излил перед поляками всю горечь литовцев по поводу их действий и от имени всех станов Великого княжества просил не отторгать от него Подляшья, Волыни и Киевщины. Коронные сенаторы отвечали, что поляки ничего не отторгали от Великого княжества, а только вернули то, что исстари принадлежало Короне, и предложили литовцам кончать поскорее дело унии. На это Ходкевич заметил: «Не знаю, какая это будет уния, когда мы видим, что уже теперь между вами в раде сидят паны Великого княжества: вы уже обрезали нам крылья». Действительно, после того как от Литвы оторвано было столько областей, ей уже трудно было заноситься далеко в своих требованиях. Великому княжеству и прежде уже не под силу было бороться с Москвою, а теперь, после отторжения от него Подляшья и Малороссии, и тем более. Литовские магнаты волею-неволею должны были распроститься со своими мечтами о сохранении Великого княжества Литовского во всей его «чести и достоинстве»; они пытались, впрочем, спасти все, что было можно, из литовской самостоятельности и долго еще препирались с поляками об условиях унии. Наконец, 1 июля соглашение состоялось, и обе стороны подтвердили присягою акт унии.