Очерк православного догматического богословия. Часть I

Таким образом, грех проник в человеческую природу под влиянием змея-искусителя; который прельстил Еву к преступлению заповеди. Под змеем-искусителем в собственном смысле нужно разуметь не обыкновенного змея, но особое существо — духовное, разумное и при этом злое, которое только пользовалось змеем-животным, как орудием искушения. Таким существом был отпадший от Бога ангел, т. е. диавол. В других местах Писания искушение прародителей ко греху и приписывается прямо диаволу. Так, Спаситель называет диавола человекоубийцею искони, и именно потому, что он виновник греха и смерти в человеческом роде, а всех грешников — сынами диавола (Ин 8, 44), Ап. Иоанн также называет того великого дракона или древнего змия, который искушал человека, диаволом и сатаною, обольщающим вселенную (Апок 12, 9; 20, 2–3). Ап. Павел, говоря, что змий Еву прельсти лукавством своим, под хитростью змия разумел хитрость сатаны, говорившего посредством этого животного (2 Кор 11, 3). В кн.. Премудрости говорится: завистью диаволею смерть в мир вниде (2, 24).

Но, хотя грехопадение прародителей совершилось под влиянием диавола, внутренняя и главная причина происхождения греха заключалась в самих прародителях, в их свободе. Диавол явился в рай не как притеснитель человека, но как обольститель, который мог действовать хитростью, советом, внушением, именно теми орудиями, которые хотя могут действовать на свободу, но не могут ее принудить, С другой стороны, — и {стр. 313} сами люди обладали всеми средствами, чтобы отразить все его коварные внушения. а потому, если они склонились на сторону искусителя, самим делом явили непослушание Богу, — тo не по необходимости и принуждению, a по решению собственной свободы. Итак, грех в первых людях произошел от их свободы под влиянием искушения их со стороны диавола. Таковы же источники греховных действий и всех потомков Адамовых. Следовательно, нельзя считать Бога виновником греха, ни самый грех — явлением необходимым в человеческом роде.

В библейском повествовании ο падении человека дается понятие и ο самой сущности греха, совершенного прародителями. Видимая сторона греха состояла в нарушении положительной заповеди Божией чрез вкушение плода с запрещенного древа. Но эта заповедь дана была первым людям непосредственно Самим Богом и являлась, таким образом, выражением Его воли. Отсюда, с внешней (формальной) стороны грех первых людей, как и всякий грех (грех есть беззаконие — 1 Ин 3, 4), был преступлением нравственного закона и преслушанием воли Божией (Рим 5, 15–20). Но по внутреннему своему существу этот грех заключался в горделивом разъединении твари со своим Творцом, был проявлением непомерного самолюбия, выразившегося в желании достигнуть равенства с Богом и быть в полной независимости от Него. Следовательно, это тот же грех, который был причиной ниспадения самого искусителя и многих из горних духов с высоты ангельского величия в бездну гибели и унижения. Характер обнаружения такого превратного нравственного настроения в человеке имел лишь ту особенность, свойственную собственно человеку, как существу духовно-телесному, что к чисто духовному желанию — «быть, яко бог», присоединилось желание преступного чувственного удовольствия.

У бытописателя относительно подробно говорится только ο грехопадении жены, а ο падении мужа лишь замечено, что жена даде мужу своему, т. е. запрещенный плод, и он ел. Об особенном искушении его и побуждениях ко греху умалчивается, — указано лишь, что он согрешил потому, что послу{стр. 314}шал гласа жены своея, т. е. более, нежели Господа. Поэтому можно думать, что он пал вследствие убеждений жены и пристрастия к ней, разделив, конечно, и все греховные ее помыслы и чувства.

Указанными свойствами греха объясняется и его чрезвычайная преступность или тяжесть, — столь великая, что для восстановления человека и уничтожения всех следствий грехопадения потребовалось такое средство, как воплощение и смерть Сына Божия. Блаж. Августин называет грех Адама «неизъяснимым отступничеством» (ineffabilis apostasia), и говорит, что громадность этого греха даже не может объять наша мысль. «Здесь были, — говорит он, — и гордость, потому что человек восхотел находиться во власти более своей, нежели Божией; и поругание святыни, потому что не поверил Богу; и человекоубийство, потому что подвергнул себя смерти, и любодеяние духовное, потому что непорочность человеческой души нарушена убеждением змия; и татьба, потому что воспользовался запрещенным древом; и любостяжение, потому что возжелал большего, нежели скольким должен был довольствоваться» (Enchirid с. 45). A Тертуллиан в нарушении заповеди прародителями видел нарушение всего десятословия (Пр. иудеев, 2 гл.).