Тогда можно и обернуть проблему: взять то, что мы застаем на поверхности как материал, раскручивая который мы можем идти обратно к тому, что произошло. Для этого нужны две посылки: во-первых, не рассматривать скупость или агрессивность как готовое качество, как конечную инстанцию объяснения и, во-вторых, надо придать скупости или агрессивности смысл. Что означает в данном случае скупость? Надо видеть это как смысловое образование в том смысле, что это лишь симптом (я ввожу здесь слово, очень важное для психоанализа) чего-то другого. И это не надо отбрасывать.
Когда говорят, что в случае галлюцинации человек видит не то, что есть на самом деле, то что такое «на самом деле»? Наши слова не невинны, они обременены посылками и допущениями. Когда я говорю: «есть на самом деле», это означает, что на самом деле есть нечто, что существует в некоей перспективе внешнего наблюдения, в мире событий в себе. На самом деле у человека нет ноги или на самом деле нет розовых слонов, а человек видит розового слона или ощущает пальцы ампутированной ноги. По этому фантому можно раскрутить некоторые фундаментальные психические процессы, которые выражаются посредством этого фантома, а не другого. Отсюда то отношение к ошибкам, иллюзиям, отклонениям, которое я только что обозначил словами «это не надо отбрасывать».
Действительно, вдумайтесь, как обычно рассуждала традиционная психология, и культурология, и философия. Есть некоторые нормальные процессы психики. Конечно, мы наблюдаем какие-то болезни, отклонения, но все эти болезни и отклонения есть просто колебания (объяснимые даже чисто в физических терминах, в терминах науки физики), случайные сбои физиологического аппарата, которые имеют вполне законное объяснение, если мы проанализируем структуру наших органов. Мы можем прочертить движение лучей света, их преломление и прочее и показать, что в некоторых условиях вúдения и зрения нам должно казаться то-то и то-то, — это просто отклонение нашей психической жизни от ее нормального режима работы. Что значит считать нечто отклонением? Это значит считать нечто несущественным, случайным в том смысле слова, что это никогда не может быть материалом для какого-нибудь аналитического, исследовательского или научного построения.
Однажды я на лекции сделал оговорку: рассказывая об интеллигенции, которую я обрисовывал в терминах «поверенные Провидения», я, вместо того чтобы сказать «поверенные Провидения», сказал «проверенные Провидением». Это, безусловно, психоаналитическая обмолвка, то есть ее нельзя отнести, скажем, на счет моей невнимательности, к обычным флуктуациям потока речи, в которых бывают разные вещи, которые случайны и которые можно отбросить, потому что они бессмысленны. Это отклонение и потому не имеет смысла? Нет, имеет смысл, потому что посредством этой оговорки, где есть слово «проверенность», оно имеет в действительности глубокое отношение к тому, о чем я говорил. Они не только «поверенные», но и «проверенные». Я не имел в виду это сказать и об этом не думал; это высказалось помимо некоторого выражения, которое сознательно контролировалось бы намерением выражения. Ведь наши выражения, то, что мы говорим, контролируются сознательно нашим намерением выражения и тем смыслом, содержанием, которое готово у нас в голове и которое мы хотим выразить, и для этого выражения мы ищем форму, словá. Я сказал «проверенные», то есть «благонадежные», — это был смысл, который я не собирался высказать, но который высказался. В различении между «высказать» (глагол в одной форме) и «высказаться» (глагол в другой форме) лежит рубеж психоанализа.