Очерк современной европейской философии

Другой пример: молодой человек, беседуя с дамой, в конце беседы предлагает проводить ее (по‑немецки «проводить, сопровождать» – begleiten, и есть еще один немецкий глагол, внешне похожий, – beleidigen, который означает «наносить ущерб, вред, портить, причинять боль») и в немецкой фразе вместо слова begleiten говорит begleidigen. Такого слова в немецком языке нет, оно чемоданное, это сплющивание двух слов. Французы говорят mot valise, то есть слово‑чемодан, слово, содержащее несколько слов, и оно может иметь какой‑то смысл (я потом приведу такое слово, сочиненное мной самим). Так что это за уродец такой – begleidigen? Что с ним делать? А то, что я предлагал: возьмем его как смысловое образование, как симптом, и если взять его в качестве такового, то оно лишается своего уродства и является даже красивым выражением сути дела, потому что за предложением молодого человека, которое он адресовал даме, – проводить ее, в действительности скрывался сексуальный, эротический смысл и намерение. Мы провожаем дам не невинно (кроме тех случаев, когда мы их давно знаем). Но он сам оценивал свое побуждение как постыдное, наносящее ущерб репутации дамы (а этого, конечно, можно было не делать, потому что в эротике ничего предосудительного нет), то есть он внутренне оценивал свое же собственное состояние и желание. И это все ведь не силлогизмами строится, а сплющивается внутри мгновенных и даже не осознаваемых реакций нашей души, является пафосом нашего темперамента, который уже есть мы сами. Следовательно, я сейчас раскладываю такую цепочку, а у него это было фундаментально: он стеснялся своего собственного желания, влечения к даме, считая его наносящим ущерб репутации или порядочности дамы. И по ходу слово beleidigen слепилось с похожим на него словом begleiten и родило на поверхности речи уродца – begleidigen.

Для психоаналитика, то есть для человека, полностью перестроившего свой способ отношения к психической жизни, такое слово просто находка: по нему можно судить о чем‑то таком, о чем нельзя было бы судить, если оставаться только на уровне содержаний, намерений и мыслей, сообщаемых сознательно и сознательно контролируемых человеком. Молодой человек никогда не сказал бы, что у него есть «постыдные» сексуальные намерения, зато мы теперь можем что‑то знать о пафосе и о психике этого человека.

Я напишу придуманное мною чемоданное слово – «холостяпа». Скажите, как его можно расшифровать?

– Растяпа.

– Так, растяпа, а второе? Пожалуйста.

– Холостяк.

Такие слова можно сочинять, и, кстати, у хороших поэтов в XX веке их очень много. У французов особенно хорошо получалось сочинять такие слова, у Джойса тоже; само собой, таких слов очень много. Есть даже прекрасный французский словарь, словарь диких слов. Слово «дикий» в смысле «неприрученный», «живущий вольной жизнью». Луи‑Фердинанд Селин или, может быть, Флобер (забыл кто) сочинил слово patrouille (здесь два слова: patrouille – «патруль» и patriote – «патриот»)[96], наблюдая парад вооруженных членов национальной гвардии, добровольцев, которые патрулировали город и маршировали под звуки музыки в восторге патриотизма. Через это «вкусное» слово ясно видно отношение человека.

Итак, значит, мы завоевали несколько шагов на наших подходах к Фрейду, в нашем движении в действительный смысл психоанализа, к пониманию того, почему, собственно говоря, он оказался таким существенным для XX века. В чем тут, собственно, дело? Ведь это просто какое‑то одно из медицинских учений, одно среди многих. Из‑за чего, собственно, сыр‑бор разгорелся? И теперь мы начинаем понимать, что сыр‑бор разгорелся просто из‑за того, что в самом мыслительном стиле, в глубине самих предпосылок, оснований вообще нашего мышления совершилась какая‑то смена. «Истина‑ложь», «смысл», «внешнее наблюдение», «опыт», «событие‑в‑себе» – за этим стоят различные стилистики мышления. Одна стилистика мышления – это классическая, унаследованная нами, а вторая стилистика мышления та, в которую вводили нас разные опыты научного анализа, в том числе и опыт, проделанный Фрейдом. Он вводит нас в новую, несколько другую стилистику мышления. Причем у Фрейда это вовсе так не выражается, как я это описываю (я описываю, как он оказался понят).