Очерки агентурной борьбы: Кёнигсберг, Данциг, Берлин, Варшава, Париж. 1920–1930-е годы

– «Отчет 2-го отдела о деятельности польской контрразведки за 1929 год»;

– «План обороны страны «С» с многочисленными приложениями, и много другой служебной документации IV отдела Главного штаба.

Польская контрразведка установила, что большинство переданных советским военным представителям документов имело гриф «совершенно секретно» и относилось к строго охраняемой государственной тайне.

18 июля 1931 года в 19.25 бывший майор Войска Польского Петр Демковский по приговору военного трибунала был расстрелян. Боговой, воспользовавшись дипломатической неприкосновенностью, через Данциг отбыл на родину[354].

«Дело Демковского» служит примером немыслимой беспечности и исключительного непрофессионализма Богового и Гребенчикова, которые в светлое время суток (!), на служебной машине полпредства (!!), известной всем полицейским Варшавы, проводят встречи с ценным источником информации, предпринимая лишь жалкие, неуклюжие попытки обнаружить за собой наружное наблюдение (один автомобиль и велосипеды «наружки»). Интересная подробность: водитель автомобиля Иван Соколов, ни до непосредственного захвата, ни пока Демковского «с правой стороны» заднего сиденья автомобиля в течение минуты выволакивали польские контрразведчики, не удосужился предпринять никаких действий, чтобы спасти агента.

В истории советской разведки имеется немало примеров, когда профессионально грамотные и самоотверженные действия оперативных водителей позволяли разведчикам и агентам выпутываться из самых неприятных ситуаций. Другой немыслимый пример непрофессионализма советских военных дипломатов связан с проведением встречи в автомобиле полпредства с ценным источником, одетым в военную форму[355].

Во второй половине того же 1931 года польской контрразведкой была вскрыта деятельность еще одного агента советской разведки. Подробности разработки нам не известны, известно лишь, что основанием для ее заведения послужили сведения о неблагополучном положении дел в польском посольстве в Бухаресте. Незбжицкий был направлен в румынскую столицу с щекотливой миссией подтвердить или опровергнуть ранее полученную информацию о фактах несанкционированных контактов польских дипломатов в Румынии с лицами, подозреваемыми в работе на иностранные разведки.

Сложность его задания была также связана с тем, что тогдашний польский посол Ян Шембек имел в центральном аппарате польского МИД авторитетных покровителей, и, соответственно, Незбжицкому для выполнения его задания предстояло пройти между «Сциллой и Харибдой» ведомственных интересов и противоречий между МИД и разведкой.

В отчете от 10 июня 1931 года в Центр он писал: «Обстановка в здешнем посольстве просто ужасная. Атмосфера пронизана эротизмом, причем доминирует гомосексуализм. В результате проведенной проверки подтверждены сведения о контактах Лубы с Марией Шварц, несомненно, являющейся агентом ГПУ»[356].

Ярослав Луба в то время исполнял обязанности польского вице-консула в Бухаресте. Его жена София Луба, вместе с рядом других сотрудников польского консульства, также была заподозрена Незбжицким в контактах с советской разведкой. Выяснилось, что проверяемые действительно поддерживали какие-то подозрительные отношения с представителями некоего акционерного общества «Романа Африкано», «под крышей» которого якобы действовала резидентура ОГПУ.

В связи с тем что добыть убедительные для ареста факты шпионской деятельности указанных лиц не удалось, «афера» была ликвидирована путем ареста Сигуранцей ряда местных граждан и увольнением с дипломатической службы некоторых поляков, включая Лубу[357].

Непосредственно перед началом Второй мировой войны у польской контрразведки появились какие-то основания подозревать в шпионаже командира дислоцированного в г. Дубне пехотного полка полковника Яна Скоробогать-Якубовского. Когда последний после 17 сентября отдал приказ подчиненным войскам не оказывать сопротивления наступавшим частям РККА, подозрения в его адрес еще больше укрепились.

Советская внешняя разведка в 1920–1930-е годы создала себе прочные позиции в польских спецслужбах. Кроме упоминаемых выше «68-го» и группы Вечоркевича, в ее агентурную сеть входило как минимум три агента. Одним из наиболее результативных источников в аппарате польской военной разведки был ротмистр Владислав Бораковский, исполнявший обязанности начальника секретариата отдельного реферата «Россия» 2-го отдела Главного штаба. Его вербовочная разработка и последующее привлечение к сотрудничеству проходили по известному нам по «делу Лепяжа» сценарию. Причем эта операция демонстрирует высокий профессионализм участников, согласованность их действий при четком разделении функций и задач, стоявших перед исполнителями[358].