Очерки агентурной борьбы: Кёнигсберг, Данциг, Берлин, Варшава, Париж. 1920–1930-е годы

Полковник Блешинский: Военный атташе во Франции полковник Блешинский в узком кругу говорил, что “польско-немецкий союз преследует более серьезные цели, чем нормализацию польско-немецких отношений. Старый игрок, как назвал Пилсудского Блешинский, не даст себя обмануть молодому Гитлеру, и он его использует для крупной политической игры, о чем мы только в будущем узнаем”. Эти слова Блешинского были поняты в том смысле, что польско-немецкие отношения скреплены военным союзом, за которым скрываются агрессивные планы обоих союзников по отношению к восточным соседям»[417].

Процитированный отрывок агентурного сообщения во многом проясняет роль агента советской разведки в актуализации тематики существования «секретного договора» и позволяет нам высказаться по существу вопроса.

Во-первых, тот факт, что сведения исходят из кругов польской оппозиции, указывает на большую вероятность того, что одним из их источников для советской разведки был именно Михал Жимерский (Роль).

Во-вторых, из контекста высказываний польских генералов Галлера и Сикорского, хотя и весьма информированных, но все же далеких от первоисточников (МИД, Главный штаб) лиц, следует, что они основаны больше на анализе лично доступной им информации и мотивированной убежденности, нежели на документальных источниках (в сравнении с тем же Кобылянским, который «сам читал»).

В-третьих, в агентурном сообщении отсутствуют указания на то, каким образом агенту стали доступны содержащиеся в нем сведения, включая высказывания Галлера, Сикорского и Блешинского. Можно только предположить, что для агента их «ретранслятором» были упоминаемые выше Попель, Млынарский и Модельский. Но с таким же успехом мы можем предположить, что Жимерский передал в Москву сведения о договоре со слов своего «друга» Цмели.

На основании указанных источников невозможно делать какие-либо определенные выводы. Но обращает на себя внимание следующее обстоятельство. Информация советских агентов находилась в русле циркулировавших по всей Европе слухов и предположений о существовании «дополнения», «секретного протокола» и т. д.

Заместитель польского военного атташе в Париже майор Густав Ловчович в одном из своих донесений в Центр писал: «Не исключено, что веру многих представителей мира французской политики о существовании секретной польско-французской конвенции разделяют и военные круги. В таком случае, Россия становится естественным союзником Франции, а сотрудничество с советской армией является приоритетом»[418].

Эти слухи являлись питательной средой для различного рода интриг, далеко идущих предположений и политических комбинаций. Также обращает на себя внимание политическая ситуация в Европе, на фоне которой и появлялись указанные слухи. Это было время активных дипломатических переговоров между Францией, Польшей, СССР, Великобританией по условиям подписания Восточного пакта, одной из попыток, прежде всего, руководства Франции, Чехословакии и СССР положить предел реваншистским устремлениям Германии. Польша, как известно, выступая против своего участия в Восточном пакте, активно интриговала против его заключения, так как, в случае его подписания, позиции Советского Союза заметно улучшались.

И исключать возможность инспирации подобных сведений какой-нибудь европейской спецслужбой или политической группировкой нельзя. Польский исследователь Булхак считает, что одним из возможных инициаторов могла выступить и сама польская разведка. При этом он ссылается на высказывание генерала Казимежа Соснковского, который писал: «Я всегда понимал, что вся та работа (польско-германская декларация и ее последствия) направлена на то, чтобы вернуть Францию»[419].