Очерки агентурной борьбы: Кёнигсберг, Данциг, Берлин, Варшава, Париж. 1920–1930-е годы

В связи с исследованием версии о якобы проводимой Абвером в начале 1930-х годов операции, очень показательным является приводимый в воспоминаниях Оскара Райле следующий эпизод. В частности, он пишет, что адмирал Канарис якобы отказал Гейдриху в его просьбе о предоставлении образцов почерков генералов Рейхсвера фон Секта и фон Хаммерштейна, а также специалиста по их подделке. Уже после московских процессов в одном из разговоров Гейдрих «похвастался» перед Канарисом своими успехами в доведении до Сталина сфабрикованных им материалов о сотрудничестве Тухачевского с германской разведкой. На что Канарис задал вопрос – «в чем смысл» задуманного, иными словами, в чем заключался замысел операции[431]?

Если принять версию Райле в изложении событий за достоверную, а оснований ей не верить у нас нет, то нам придется предположить, что Канарис действительно не был осведомлен о характере проводимой Гейдрихом операции. А если продолжить «логическую цепочку» дальше, то нам, в свою очередь, придется допустить, что Канарис, принимая в 1935 году «хозяйство» от своих предшественников, ничего от них не узнал и об аналогичной «операции Абвера». Отсюда следует, что она либо не проводилась, либо предшественники ее от Канариса скрыли. Последнее предположение вообще невероятно и невозможно.

При анализе таких хитросплетений агентурной деятельности противостоявших друг другу спецслужб важно всегда помнить, что их участники были обычными людьми, со всеми человеческими слабостями и достоинствами. Они могли вольно или невольно ошибаться, сомневаться, приукрашивать результаты своей работы, выдавать желаемое за действительное, подпадать под влияние агентуры и т. д. Все эти противоречия отражались в служебной документации в виде отчетов о встречах с источниками, обобщенных справках по результатам работы, служебных записках.

Например, авторы Справки, описывая противоречивые сведения о «главе военного заговора» генерале Тургуеве (Турдееве, Турганове и т. д.), заостряют внимание на том факте, что даже фамилия генерала доподлинно источнику не была известна и каждый раз на очередной встрече он ее «коверкал».

Из контекста документа резидентуры усматривается, что советские разведчики особо не «заморачивались» по поводу правильности написания фамилии и их больше интересовало фактическое служебное положение «генерала». Они могли предполагать, что при передаче сведений от Хайровского к Поссанеру было возможно некоторое искажение, от которого существо их не менялось. Кроме того, для «австрийских немцев» Хайровского и Поссанера фамилия русского «генерала» на слух воспринималась с трудом, и вполне объяснимо, что они могли путаться при ее произнесении.

Любому профессионалу-психологу или сотруднику агентурной разведки известно, что при передаче информации по цепочке, от человека к человеку, она вольно или невольно искажается. Тем более такое искажение возможно и объяснимо, когда разные люди одно и то же событие, в котором они принимали непосредственное участие, воспринимают и описывают по-разному.

Известен рассказ одного из преподавателей криминалистики, когда, описывая этот феномен в студенческой аудитории, он разыграл сценку с участием статистов. В помещение, где находилось несколько студентов-юристов, внезапно с шумом ворвалась группа посторонних, которые начали изображать потасовку между собой. Когда они быстро исчезли, студентам было дано задание описать внешность и особые приметы участников «потасовки». И вот тут-то выяснилось, что показания «свидетелей» резко различаются. Они не смогли даже назвать точное число участников розыгрыша.

Советские разведчики на практике знали эти особенности человеческого восприятия. Они также знали, что память и внимание человека избирательны, как противоречивы оценки тех или иных событий или сведений. То, чему агенты могли не придавать особого значения, для разведчиков было важно, и наоборот, агент мог считать, что сведения, которыми он обладает, ценны, а для разведчика интереса абсолютно не представляют. Поэтому Шнеерсон вновь и вновь возвращался к вопросу о «генерале Тургуеве» и требовал от Поссанера подробностей и малейших деталей по существу информации.

Авторы Справки пишут: «Все эти и другие сведения о “военной партии”, о будущем “русском правительстве”, о советских военачальниках, поступавшие в ОГПУ-НКВД от своей агентуры в Германии, длительное время не только не находили какой-либо реализации, но и вызывали сомнения у многих работников иностранного отдела ОГПУ».