Очерки агентурной борьбы: Кёнигсберг, Данциг, Берлин, Варшава, Париж. 1920–1930-е годы

Подкомиссар Лижкевич в результате завязавшейся схватки был убит, а Биеджиньский арестован. Переход границы был осуществлен при помощи и в сопровождении сотрудника немецкой полиции Штуллиха, использовавшего свое служебное положение для указанных целей.

Провокация немецкой пограничной охраны не была вызвана ни потребностями обороны, ни потребностями охраны государственной тайны.

Польские пограничники не вступали на территорию Германии.

Они были обстреляны на территории Германии.

Видно, что подготовленное польской стороной в спешке и представленное на рассмотрение межгосударственной комиссии коммюнике было исключительно противоречивым.

Из немецкой версии инцидента следовало, что с осени 1929 года польская разведка начала предпринимать меры по получению секретной документации германской пограничной охраны. Чтобы воспрепятствовать таким попыткам, германская сторона согласилась на «мнимое» сотрудничество. 24 мая Биеджиньский и Лижкевич, вооруженные револьверами и ручными гранатами, нелегально перешли границу и на законное требование властей предъявить документы внезапно открыли огонь. В ходе перестрелки один был убит, а другой ранен.

Биеджиньского после кратковременного лечения в Эльбинге переправили морским путем в тюрьму полицайпрезидиума в Кёнигсберге, откуда в январе 1931 года он был направлен в Берлин, где предстал перед судом военного трибунала. Для оказания помощи польские власти наняли известного адвоката Ашкенази, принимавшего ранее участие в подобных делах. Для освещения перед польским МИД хода судебного процесса и наблюдения за поведением Биеджиньского в Кёнигсберг был направлен сотрудник польского консульства. Это имело большое значение для возможной организации обмена комиссара на арестованных польской контрразведкой немецких агентов[35].

Прокурор обвинил Биеджиньского в шпионаже, нелегальном переходе границы, вооруженном сопротивлении и покушении на убийство. Адвокат Ашкенази не смог опровергнуть обвинение в шпионаже, так как при убитом Лижкевиче была обнаружена инструкция по организации разведывательной деятельности в Германии, подписанная псевдонимом «Линдау». В ходе заслушивания Биеджиньский признал, что инструкция написана им, а «Линдау» – его рабочий псевдоним. Выступивший в качестве свидетеля обвинения «эксперт» из Рейхсвера указал, что Биеджиньский давно находился в поле зрения германского Абвера как сотрудник польской разведки.

Польский представитель отмечал, что в целом судебный процесс проходил ровно, несмотря на попытки прокуратуры придать делу «политический оттенок». Поведение Биеджиньского также было оценено положительно, как «рыцарское», не нанесшее ущерб интересам Речи Посполитой. Суд приговорил Биеджиньского к десяти годам тюремного заключения по всем обвинениям, доказанным в ходе процесса. Приговор не подлежал апелляции. Отбывать наказание поляк должен был в тюрьме Лукау (земля Бранденбург).

После завершения судебного процесса практически сразу же начались зондажи по вопросу обмена Биеджиньского на ранее осужденных и задержанных германских агентов. Первым в списке значился арестованный польской контрразведкой Бруно Фуде. Позже к списку были добавлены еще три немецких полицейских, арестованных в Польше по обвинению в шпионаже. Размах арестов был таков, что дело Биеджиньского стало своеобразной школой по выработке механизмов взаимного обмена арестованными шпионами.

На межгосударственном уровне начались переговоры об обмене между начальником Западного отдела политико-экономического департамента МИД Польши Юзефом Липским и германским послом в Варшаве Ульрихом Раушером. Целью переговоров являлось снижение напряженности в германо-польских отношениях, вызванных инцидентом на посту Нойхёфен. 30 июля 1930 года было достигнуто «джентльменское соглашение» о возможном обмене Биеджиньского на Фуде.

Примечательно, что поляки относительно быстро провели следствие по делу Фуде и приговорили его к 11 годам заключения. Аналогия с делом Биеджиньского была явная. В соответствии с «джентльменским соглашением», обмен осужденными должен был состояться уже осенью 1931 года. Однако германская сторона пересмотрела свое первоначальное решение, признав, что обмен кадрового сотрудника польской разведки на второстепенного агента не выглядит равноценным, несмотря на то обстоятельство, что, как считал начальник польского реферата германского МИД Вилли Нобель, немецкая сторона «испытывает моральную ответственность за судьбу Фуде»[36].

Поляки испытывали значительные затруднения, вызванные пониманием того факта, что в их распоряжении к тому времени не было персон такого уровня, как Биеджиньский, которых можно было обменять на него. Они также отдавали себе отчет в том, что, в случае успешного проведения подобной акции по захвату германских агентов, это приведет к равнозначным мерам с германской стороны и вызовет очередной взлет напряженности в межгосударственных отношениях. Но тем не менее они сознательно пошли по этому пути.