Очерки альтернативной мировой истории

Теперь он стоял напротив нее. Граф показал маркизу большой палец.

- Спешите. Магистр не будет ждать и начнет свое выступление. Тогда все пропало.

От этих слов очнулся Гаврила.

-Вернись ко мне, тень! Я знаю, я уверен, что нам обоим плохо друг без друга. Мне грозит смерть, а вместе со мной умрешь и ты. Но если мы снова соединимся, то спасем себя! Князь полюбит нас. Стань же тенью великого война Гаврилы Масленникова!

Слова выскакивали из него словно языки пламени. В зале стало тихо.

Было слышно, как прожужжал где-то рядом призрак комара.

-Тутркр!- заорал сзади графПрилипни, тень!

Тень скорчилась. Перестав быть самостоятельным существом, она упала у ног Гаврила, судорожно меняя форму.

Гаврила опустился на корточки. Тень скорчилась, повторив его движения.

Он прикоснулся к ней рукой, не веря, что все позади. Нагретый за день камень изучал тепло, но Гавриле казалось, что тень греет его своим теплом. Он оглянулся, призывая столпившихся возле него духов в свидетели.

- Клянусь, что отныне буду всегда смотреть на тебя!

Слова его заметались между колоннами и вылетели в небо, прямо в уши Светлых Богов. И в этот момент тень пропала. По залу пронеслось что-то вроде общего вздоха. Гаврила оглянулся. Зал был пуст. Вместе с привидениями пропал и свет. В страхе Гаврила выскочил во двор замка. Лунный свет облил его, наградив тенью. Несколько секунд Гаврила смотрел на нее, а потом, раскинув руки, упал на песок и уснул.

Ранним утром, когда солнце еще не осветило землю, он поднялся на ноги.

Тень послушно скорчившись лежала у его ног. Прищурив глаза, Гаврила оглядел розовеющий горизонт. Он улыбнулся и пошел спиной к солнцу.

Навстречу ему.

С тех пор прошло много лет. Гаврила как ходил, так и ходит.

Только одна мысль беспокоит его.

Может быть Ярило обидится за то, что он ходит спиной к Солнцу нему и погасит его?

Гибель Помпей

Вы наверное думаете, что Ирокезовы погибли при разрушении Фудзиямы? Ведь взрыв был силгн, и много месяцев крестьяне убирали многотонные осколки камней и гранат, но Ирокезовы не погибли. Чудом уцелев под ливнем осколков, они покинули разрушенную гору Фудзи, которую после этого стали называть в народе Фудзи-Яма ...

Ирокезов-старший долго ворочался на свогм ложе без сна. Вернувшись из дальнего похода, он первым делом принес жертву Зевсу-Олимпийцу, справедливо полагая, что если б не Зевс, то могло бы быть еще хуже.

Неудачи преследовали его уже вторую неделю. Легкие на подъгм и быстрые на ходу они уверенно шли за ним, успевая проникать в самые неожиданные места - от солдатского нужника, до ставки Главнокомандующего, а теперь еще и это ...

Холода в городе наступили внезапно.

Лютый холод сковал реку и заставил жителей забиться в дома. Но хуже всего, конечно, было то, что замгрзла акватория порта, подвоз хлеба из Африки прекратился, и призрак голода встал над городом. Даже специальные ледокольные триремы, вызванные из Сиракуз, не смогли пробиться к угасавшему полису. Жизнь в Помпеях замирала, и не было, казалось, силы, способной вернуть ее к жизни.

Утром Ирокезову старшему вручили депешу.

Круглая печать на витом шнуре с изображением совы, свидетельствовала о принадлежности ее к императорской канцелярии. Император желал видеть Ирокезова-старшего. Запахнувшись в хитон, цвета хаки, народный герой явился на зов.

Уже подходя к Большому Залу он почувствовал лггкое беспокойство. Неприятности были рядом. С этим ощущением в душе он оттолкнул тяжелые створки.

Император сидел, как и всегда около окна, рядом с батареей вулканического отопления, исходящей последними крохами тепла и разглядывая город. Вокруг него, не спеша, сознавая свою безнаказанность, бродили мелкие неприятности. Иногда кто-то из них останавливался и гадил прямо на пол, а иногда, промахиваясь, на ковгр персидской работы.

- Твои? - не скрывая досады, спросил император.

- Мои - ответил Ирокезов и пнул одну из неприятностей ногой. Она заскулила и отбежала к дальней стене. Оба они, и император и Ирокезов-старший несколько секунд наблюдали за тем, как она, меняя цвет, сливается с настенной мозаикой.

- Я тебя, сам знаешь, как люблю. Но такого терпеть не намерен.

Верхняя губа императора брезгливо вздернулась наверх.

- Мало мне разве своих?

Он кивнул в угол, где сбившись в кучу смирно сидели его личные неприятности. По сравнению с ирокезовскими они выглядели не в пример мельче, да и не так браво.

- Давай так. Чтоб каждый со своими воевал. Ты уж давай сам с ними как-нибудь разделайся. Видеть их больше не хочу!