Очерки бородинского сражения (Воспоминания о 1812 годе)

Спросите какого-нибудь французского говоруна, какого-нибудь либерального аббатика-француза:{7} откуда и как произошла царская власть? – и он непременно скажет вам, что это сделалось следующим простым образом: «Когда люди лишились своей естественной невинности, стали злы и развратны, то увидели себя в горькой необходимости выбрать из среды себя человека и вручить ему неограниченную власть над собою». Для поверхностного взгляда абстрактных голов, в глазах которых идеи и явления не заключают в самих себе своей причины и необходимости, но вырастают как грибы после дождя, но только без почвы и корней, а на воздухе, – для таких голов нет ничего проще и удовлетворительнее такого объяснения; но для людей, духовному ясновидению которых открыта глубина и внутренняя сущность вещей, не может быть ничего нелепее, смешнее и бессмысленнее. Все, что не имеет причины в самом себе и является из какого-то чуждого ему вне, а не изнутри самого себя, – все такое лишено разумности, а следовательно, и характера священности. Коренные государственные постановления священны потому, что они суть основные идеи не какого-нибудь известного народа, но каждого народа, и еще потому, что они, перешедши в явления, ставши фактом, диалектически развивались в историческом движении, так что самые их изменения суть моменты их же собственной идеи. И потому коренные постановления не бывают законом, изреченным от человека, но являются, так сказать, довременно и только выговариваются и сознаются человеком{8}. Равным образом, коренные постановления государства никогда не изменяются в смысле замены одних другими, но изменяются в смысле расширения или ограничения, сообразно с временными требованиями исторической жизни народа. Изменение это всегда чувствуется в государственном теле как сотрясение и часто сопровождается судорожными потрясениями целого его состава, ибо мысль, чтобы осуществиться, должна перейти в дело, в факт, в явление; а всякое явление совершается как бы в плоти и крови. Так, например, реформа, произведенная в жизни России Петром Великим, совершилась в борьбе и потрясениях всего государственного организма, но потому-то она так крепко и утвердилась перешла в закон, и чем больше пролетит столетий от этого события, тем большую законность и священность будет приобретать дело Петра. Мы хотим этим сказать, что сила векового прения и священная таинственность всего, теряющегося в довременности, имеют глубокое значение, и только одни освящают явления, как свидетельство, что эти явления – непосредственное откровение, а не человеческие выдумки. Человеческие уставы могут быть полезны, а не священны: только непосредственно богом явленное священно. Нет власти, которая бы не была от бога, но всякая власть от бога – говорит священное писание{9}, и эти слова заключают в себе глубокую мысль и непреложную истину. Азия есть колыбель человеческого рода – его отечество; в ней начало всех верований, всех человеческих обществ; в ней начало всего довременного, всего непосредственно явившегося. И священное писание, и история, и даже сама современность указывают нам на Азию, как на страну патриархальности. Китай – эта едва ли не первобытнейшая политическая форма общества – и по сю пору есть государство по преимуществу патриархальное. Все мусульманские государства носят в своем основном построении печать древней патриархальности. Аравия и теперь еще представляет собою первобытный тип племен, управляемых патриархами. Священное писание говорит нам о первых патриархах, как царях людей, живших в законе естественном. Что такое был Иаков, переселившийся в Египет, как не отец семейства, до того размножившегося, что маститый старец сделался и отцом и прапрадедом вместе, так что для своих праправнуков, по закону коленного отдаления, казался столько же правителем, царем, сколько родственником и родоначальником? Отсюда ясно, что мистическая и священная идея отца-родоначальника была живым источником истекшей из нее идеи царя{10}. Только бессловесные животные живут без властей; но человек даже в своем естественном состоянии, даже еще не развратившись, не сделавшись злым, признавал власть и жил в разумных формах повелительства и подчиненности, задолго до того, как сознал их значение или их нужду; чувство, вместе с ним родившееся, сказало ему, что отец выше сына и что сын должен повиноваться, следовательно, признавать власть отца. Вот почему во всех племенах родоначальничество есть первый момент общественного сознания, а право первородства – самое священное право. Законы человечества везде одни и те же, потому что они законы разума, а разум один, как один бог: американские дикари, по законам вежливости, всякого старшего себя называют «своим отцом», а равного себе по летам «своим братом». Нельзя вывести из опыта, каким образом из отеческой власти явилась царская власть, отец стал царем; но в умозрении это очень понятно. История не может показать картины развития идеи отца в идею царя, история не помнит этого, потому что это явление довременное. Но тем яснее, что кто внушил человеку чувство мистического, религиозного уважения к виновнику дней своих, освятил сан и звание отца, тот освятил сан и звание царя, превознес его главу превыше всех смертных и земную участь его поставил вне зависимости от случайной воли людской, сделав личность его священною и неприкосновенною. Человечество не помнит, когда преклонило оно колени перед царскою властию, потому что эта власть была не его установлением, но установлением божиим, не в известное и определенное время совершившимся, но от века в божественной мысли пребывшим. Поэтому царь есть наместник божий, а царская власть, замыкающая в себе все частные воли, есть прообразование единодержавия вечного и довременного разума. Достоинство монарха есть священство, и в таинстве помазания совершается непосредственная передача власти царю от бога, и «сердце царево в руце божией», и, как говорит Шекспиров Ричард II: