Очерки Боза, Наш приход

Да, это было достаточно скверно, - сказал мистер Банг и шагнул к двери, словно давая понять, что рассказ его почти окончен. - Это было достаточно скверно, но в другом доме, где мне пришлось дежурить, я видел одну леди, и ее тихое горе, - вы понимаете, что я хочу сказать, сэр, - растрогало меня куда больше. Неважно, где именно находился этот дом; я бы, пожалуй, даже предпочел не называть адреса, но дело было того же порядка. Фиксем и я пришли туда. как обычно, - за квартиру год как не плачено; дверь отворила маленькая служанка, и нас ввели в гостиную, где было трое или четверо хорошеньких детишек, чистеньких, но очень уж скромно убранных, как, впрочем, и самая комната. "Банг, - сказал мне Фиксем вполголоса, - мне кое-что известно про это семейство, и мое мнение - ничего у нас здесь не выйдет". "Вы думаете, им нечем заплатить?" - спросил я в тревоге очень уж мне эти детишки понравились. Фиксем покачал головой и только хотел ответить, как дверь отворилась и вошла леди - в лице ни кровинки, одни глаза красные, видно пролила немало слез. Вошла она твердым шагом, впору мне самому так входить в комнату, плотно прикрыла за собою дверь и села, а лицо совсем спокойное, точно каменное. "Что такое, господа, - спрашивает, и голос ни чуточки не дрожит, просто на удивление, - неужели арест имущества?" "Именно так, сударыня, - отвечает Фиксем. Леди посмотрела на него все так же спокойно, будто и не поняла его слов. - "Именно так, сударыня, - повторил Фиксем, - вот, сударыня, пожалуйте вам ордерок", - и протягивает ей бумагу так учтиво, словно это газета, которую он обещал по прочтении передать джентльмену за соседним столиком.

У леди задрожали губы, когда она брала бумагу. Она глянула на нее, и Фиксем начал было объяснять ей что к чему, но я-то видел, что она, бедняжка, и не читает вовсе. "О господи!" - говорит она вдруг и, ударившись в слезы, роняет ордер и закрывает лицо руками. - О господи! Что же с нами будет?" Тут в комнату вошла девушка лет девятнадцати, - она, должно быть, все время слушала за дверью. На руках у нее был маленький мальчик, и она, ни слова не говоря, посадила его к матери на колени, а та прижала несчастного крошку к груди и заплакала над ним так, что даже старый Фиксем надел свои синие очки, чтобы скрыть две слезы, которые поползли у него по грязным щекам. "Дорогая мама, - говорит девушка, - вы же до сих пор держались так стойко. Ради всех нас, говорит, ради папы, прошу вас, не падайте духом". - "Нет, нет, конечно, - говорит леди, торопливо утирая слезы, - как это глупо с моей стороны, но мне уже лучше, гораздо лучше". И она заставила себя встать, ходила с нами из комнаты в комнату, пока мы составляли опись, сама открывала все ящики, разобрала детскую одежку, чтобы облегчить нам работу; и все это так спокойно и невозмутимо, будто ничего и не случилось, только словно бы очень спешила. Когда мы опять спустились в гостиную, она помялась немножко, а потом говорит: "Господа, говорит, я перед вами виновата и боюсь, как бы у вас из-за этого не было неприятностей. Я от вас утаила единственную драгоценность, которая у меня осталась, - вот она. - И кладет на стол миниатюру в золотой рамочке. - Это, говорит, портрет моего покойного отца. Не думала я, что буду когда-нибудь благодарить бога за смерть того, с кого эта миниатюра писана, а теперь благодарю, и уже сколько лет, денно и нощно. Возьмите ее, сэр, говорит. Это лицо никогда не отвращалось от меня в болезни или в горе, и трудно мне, трудно отвратиться от него сейчас, когда, видит бог, того и другого ниспослано ив в избытком". Я слова не мог вымолвить, только поднял голову от бумаги, в которую вносил все по описи, и посмотрел на Фиксема; тот кивнул мне многозначительно, и я перечеркнул буквы М-и-н-и, которые уже успел написать, и оставил миниатюру на столе.