“Сашу Пушкина” он рекомендовал своим гостям покуда только как сына Сергея Львовича и Надежды Осиповны; лишь через пять лет для этого “Саши” наступила пора обратной рекомендации, и о родителях его говорили: “они отец и мать Пушкина”; их озарил отблеск славы гениального сына»[141]
.Эти воспоминания были опубликованы в 7-м номере «Русской старины» за 1880 год. Поводом к их публикации, как отмечает сама автор, послужило обнародование за год до этого эпиграммы на нее Пушкина, той, которую она обещала поэту забыть. Выдержанные в очень достойном тоне, воспоминания эти содержат весьма интересные рассказы о послелицейском периоде жизни поэта. Она говорит о той злополучной эпиграмме, но тут же, словно дезавуируя ее, приводит более позднее его стихотворение, послание Катенину из Кишиневской ссылки:
Пушкин бывал у Колосовых, в семье которых был принят тепло как озорной и милый мальчик – ведь ему в 1817 году едва исполнилось 18 лет. Они были соседями по Коломне. Первое их знакомство произошло, по всей видимости, в доме графини Екатерины Марковны Ивелич, которая также жила на Фонтанке, в соседнем с Пушкиными доме (ныне – № 197) и с которой у Колосовых были дружеские отношения. Правда, по свидетельству Софьи Михайловны Дельвиг, жены поэта, Екатерина Марковна Ивелич «больше походит на гренадера самого дурного тона, чем на барышню»[143]
.Но для Пушкина любое знакомство – источник творческого вдохновенья. По словам его приятеля, Сергея Александровича Соболевского, Пушкин изобразил Екатерину Марковну под именем Дельфиры в пятой песни «Руслана и Людмилы»[144]
, где поэт сравнивает Людмилу и Дельфиру:Действительно, «дело не о том»…
Александра Михайловна Каратыгина-Колосова – дочь танцовщицы Евгении Ивановны Колосовой, актриса драматического и комического плана. В первый момент появления на сцене она была принята как преемница и соперница Екатерины Семеновой. Закулисная околотеатральная борьба и интриги втянули юношу Пушкина в свой водоворот. Больно уколола его и сплетня, что будто бы именно ей принадлежит пущенное в его адрес прозвище «мартышка», озвученное Грибоедовым у Шаховского. Отсюда и обидная эпиграмма, о которой мы упомянули выше.
«Пушкина после его отъезда на юг России и возвращения из ссылки, – пишет Каратыгина, – я увидела в 1827 году, когда я была уже замужем за Василием Андреевичем [Каратыгиным]. Это было на Малом театре (он находился на том месте, где теперь Александринский).
В тот вечер играли комедию Мариво “Обман в пользу любви”… в переводе П. А. Катенина. Он привел ко мне в уборную “кающегося грешника”, как называл себя Пушкин.
– “Размалеванные брови”, – напомнила я ему, смеясь.
– Полноте, Бога ради, – перебил он меня, конфузясь и целуя руку, – кто старое помянет, тому глаз вон! Позвольте мне взять с вас честное слово, что вы никогда не будете вспоминать о моей глупости, о моем мальчишестве!..
Слово было дано; мы вполне помирились… За “Сашу Пушкина” передо мною извинялся Александр Сергеевич Пушкин – слава и гордость родной словесности!»[145]
Напомним, «кающегося грешника» привел к Каратыгиной переводчик комедии… Катенин, который «воскресил / Корнеля гений величавый», как пишет Пушкин в «Евгении Онегине».