Очерки японской литературы

Так или иначе, антология «Манъёсю» представляет со­бой величайший памятник японской литературы, сохра­нивший нам образцы поэзии первой «культурной эпохи» японской истории, п Цураюки всем своим авторитетом кри­тика и поэта такое значение «Манъёсю», несомненно, под­черкивает.

Вторая часть этого раздела «Предисловия» подводит уже непосредственно к истории самой антологии «Кокин- сю». Прежде всего даются хронологические рамки, обри­совывается тот период, который охватывается этим новым сборником. Цураюки называет цифру сто лет с небольшим для определения продолжительности того промежутка, ко­торый отделяет «Манъёсю» от «Кокинсю». Если считать, что «Манъёсю» появилось в конце VIII или в самом нача­ле IX века, то это указание Цураюки оказывается совер­шенно точным, так как нам известен год появления «Кокинсю» — 922-й.

Как известно, в первую половину этого промежутка в жизни японской поэзии обнаружились признаки застоя и даже упадка, причины которого были объяснены выше. Цураюки отмечает это своей фразой: «И не много было лю­дей, что в сердце песни вникали, вникали в дела былого; людей, что слагала песни»; этими немногими словами он передает самое существенное для поэзии той эпохи: отсут­ствие внимания к родной и однажды уже процветавшей поэзии, пренебрежительное отношение к ней, которое по­явилось у просвещенных японцев под влиянием китайской литературы. Считая, что национальная песня — слишком «варварская», поэты того времени предпочитали слагать стихи по-китайски; а если и слагали японские песни, то почти стыдились их, стараясь сохранить их только в ин­тимной среде.

На фоне этого безвременья понемногу начинают появ­ляться новые фигуры: возникают поэты, культивирующие свои родные жанры; другими словами, мы вступаем во вторую половину этого периода — полосу оживления, при­ведшего к созданию «Кокинсю».

«Немного их было, всего один-два человека»,— говорит Цураюки и сейчас же непосредственно называет — шесте­рых!

Собственно говоря, в переводе сохранено букваль­ное выражение «Предисловия», но по смыслу можно было бы с полнейшим правом вместо «один-два» сказать «несколько», совершенно так же, как сборник «Манъёсю» мы переводим не «Собранием десяти тысяч листов», но «Собранием мириадов листьев». Числа употребляются в Японии сплошь и рядом для общего указания, но не для точного перечисления. Поэтому в такой кажущейся не­слаженности текста не следует усматривать какую-то обмолвку автора: это просто японская фразеологическая манера.