Очерки истории культуры Средневекового Ирана

Дидактическое начало, традиционно идущее еще от доисламского времени, было очень развито в литературе предмонгольского Ирана с ее андарз (поучения) и панднамак (книги советов). Дидактика в предмонгольское время процветала в самых разных формах литературного творчества: от афоризмов — литературных пословиц и поговорок, назидательных стихотворных притч, стихов-проповедей и стихов-наставлений до специальных трактатов — сводов этических заповедей и практически полезных в воспитании юношества "зерцал". Развитие дидактической поэзии поощрялось широким читательским спросом, в том числе и меценатствующих дворов. Сама художественная природа многих (но не всех) афористических рубай, опирающаяся в своей образности на реалии праздничного антуража, говорит об их органической принадлежности к жанрам придворной лирики.

Доминирующая для средневекового Ирана гуманистическая идея справедливого правления воплощена в тысячах поэтических высказываний домонгольских авторов, начиная с Фирдоуси; они вошли в широкий народный обиход как пословицы и изречения (так, из Шах-наме: "Признак силы — справедливость шаха, признак слабосилья — лживость шаха", "Сидящий наверху, вмени себе в закон: не презирать людей — ты ими вознесен"- или у Сана'и: "Правитель только той земли велик, где справедливости сияет лик" — парафразы этих строк в обилии представлены в любом средневековом диване и куллийате).

К прославлению справедливости царя, на котором построен весь официальный панегирик, исфаханские поэты добавляют и многое другое. Восхваляя мецената как идеального правителя, поэт исподволь очерчивает некий круг требований к нему, иногда достаточно практических: забота о процветании столицы и подданных, помощь бедным и сострадание к ним, забота о "людях пера", т. е. об интеллигенции, умение "ценить слово" и др.

Поэт выступает в своих придворных стихотворениях и как поставщик некой полезной социальной информации, привлекая внимание правителя к тем или иным сторонам жизни страны, города и подданных. Так, в диване Камала Исма'ила мы находим панегирическое кит'а (в двадцать пять бейтов), построенное на реднфе гурусне — "голодный". Вот несколько бейтов из этого стихотворения:

О господин! В сей год засушливый, голодный на доброту и щедрость,
Замешан милости твоей водой хлеб у голодных.
На языке у благородных — ни слова без восхваленья щедрости твоей,
Как нет ни слова без поминанья хлеба — на языке, голодных.
О, этот год, когда чернеют и мужа благородного лицо,
И лик луны и солнца от стонов и рыдания голодных!
Дрожит сам солнца диск. Ты спросишь — отчего?
То звезд зубцы впились в него, как зубы обезумевших голодных.
О господин мой, коль не протянешь ты руки своей кормящей,
Сметет вконец сей каменный поток нужды живые души у голодных.
На скатерть милосердья своего поставь ты хлеб любви к народу,
И он потянется, без края и конца, к твоим дверям чредою караван голодных.
Боюсь сказать в стихах я ненароком совсем не то, что надо:
Ведь потерявших разум не отличишь по виду от голодных.
Тем господам, у коих ныне амбаров чрева сыты,
Поостеречься было б в самый раз того, что есть на языке голодных,
Ибо не так огонь опасен для хлопковой ваты,
Как для господ богатых опасен может быть поэт в строках стихов своих голодных.

(К., с. 501-502)

Панегирик ли это в привычном для нас смысле? Стихотворение написано, как можно понять, в один из голодных годов, все его образы имеют своей основой реальный план — голодающих жителей Исфахана. И цель этих стихов, где каждый бейт замыкается словом "голодный", повторенным на протяжении стихотворения двадцать пять раз, ясна: подвигнуть правителя на оказание помощи голодающему населению. Поэт как бы принимает на себя роль посредника между народом и правителем, используя свое право допуска ко двору, дабы поведать о народных нуждах.

Поэт шутит, смешит, насмехается