Очерки истории Ливонской войны. От Нарвы до Феллина. 1558–1561 гг.

В сдавшемся городе русские взяли богатую добычу. Так, согласно Лебедевской летописи, «пушек взяли болших и менших пятсот пятдесят две пушки» (Реннер называет еще большее число — 700 stucke geschutte klein und gross, а рижский хронист сообщает, что помимо нескольких slange и kartowe, русские захватили 120 nye gegaten valkeneten и множество другого gegaten und gesmedet schutte), не считая всякого рода «животов». Б. Рюссов (конечно, несколько преувеличивая ради красного словца) писал, что «невозможно описать, сколько сокровищ взял московит в этом городе деньгами, серебром и золотом, и всякими драгоценностями и уборами от епископа, каноников, дворян и бюргеров. От одного лишь дворянина, по имени Фабиана Тизенгузена, московит взял более 80 000 талеров чистыми деньгами»[176]. Ради таких трофеев стоило постараться!

Падение Дерпта для Ливонской конфедерации стало ударом еще более сильным, нежели падение Нарвы, и до основания потрясло ее здание. По существу, вся восточная Ливония оказалась во власти Ивана Грозного. Замки и городки падали к ногам русского царя и его воевод подобно переспевшим грушам — участник тех событий, князь А.М. Курбский, писал позднее, что царские воеводы «того лета взяхом градов немецких с месты близу двадесяти числом; и пребыхом в тои земле аж до самого первозимия, и возвратихомся к царю нашему со великою и светлою победою, бо и по взятью града, где и сопротивляшеся немецкое войско к нам, везде поражаху их от нас посланными на ротмистры…»[177]. Неизвестный русский летописец, основываясь на воеводских «отписках» с полей сражений, был более точен — по его словам, летом 1558 г. «городов немецких государевы воеводы взяли в 66-м году дватцать городов, и с волостьми и с селы…», а псковский книжник говорил о 23 взятых городках[178]. Орденские и епископские чиновники и должностные лица в панике бежали, покидая их и не пытаясь организовать оборону. Местные же жители «били челом» царским воеводам, чтобы они от царского имени «их пожаловали, не велели воевати», и «князь Петр (Шуйский, командовавший царскими полками в этом походе. — В. П.) с товарищи послал головы з детми боярскими, и головы городки все позасели и черных людей х правде привели»[179].

Если бы Иван Грозный хотел действительно покорить всю Ливонию, то лучшего момента, чем в конце лета — начале осени 1558 г., у него не было! Обветшавшее здание конфедерации, разъедаемое противоречиями, грозило вот-вот обрушиться. Как писал Г.В. Форстен, «между дворянством и орденом возникли препирательства; орденские чиновники обвиняли дворянство в безучастии к несчастной судьбе Ливонии, дворяне ставили в вину ордену, что он не доставлял достаточного числа ландскнехтов. Бюргеры думали лишь о своих городских привилегиях»[180], ну а крайними, как это обычно бывает, оказались ливонские «мужики», крестьяне, брошенные фактически на произвол судьбы. Фюрстенберг, не сумевший организовать отпор русскому вторжению, стремительно терял остатки и без того небольшого авторитета и влияния, и в этих условиях подняла голову «партия» Сигизмундовых симпатизантов, сумевшая добиться избрания на пост магистрова коадъютора феллинского комтура Г. Кеттлера, сторонника ориентации на Польшу. Но пока ливонцы судили-рядили о том, что делать дальше, разброд и шатания в стране продолжали нарастать. Мелкие отряды русских и татарских всадников, рассыпавшись «войной» по Восточной и Северной Ливонии, сеяли хаос и анархию, добираясь до самых окраин Ревеля. Но их действия оставались булавочными уколами, не имевшими тех последствий, как действия ратей Шуйского или Басманова. Кто знает, что было бы, если бы под Ревель явился бы сам псковский наместник со всем своим многотысячным воинством и немалым нарядом, а не несколько десятков всадников? И как бы тогда отреагировали ревельские ратманы на июльские и августовские предложения воеводы принять подданство московского государя?

Но этого не случилось. Кампания была на излете, войско устало, многие ратники не выходили из походов и боев с зимы 1557/58 г. и нуждались в отдыхе, «запас себе пасти и лошадей кормить», готовясь к новой кампании. Да и боеспособность войска оставляла желать лучшего — взятые в сбою «животы» сковывали его подвижность, да и сами русские полки существенно поредели, и не столько от потерь убитыми, ранеными, заболевшими и пленными, сколько от отъехавших по домам по разным причинам детей боярских и их людей. Оставляя немногочисленные гарнизоны во взятых городах и замках, царские рати потянулись на зимние квартиры.