Как бы то ни было, Андрей, вскоре по водворении в Вышгороде, решил оставить этот удел и в 1155 году, без отчей воли и даже ведома, тайно, ночью, с женой, детьми и двором, отправился на нашу далекую, залесскую сторону, взяв с собой из Руси только древнюю икону Богоматери, икону, которая впоследствии получила такое важное значение в Русской истории и ныне составляет первую московскую святыню в Успенском соборе под именем Владимирской.
Благочестивое предание сообщает об этом, важном по своим следствиям, переселении несколько любопытных подробностей…
Случилось Андрею, уже долго думавшему о своем отъезде, разговориться в искренней беседе с близкими людьми о святых иконах, от которых бывают чудеса – исцеления, указания, пособия и другие. Бояре сообщили ему, что здесь, в Вышгороде, носится слух о греческой иконе Божией Матери, привезенной купцом из Царьграда и поставленной князем Юрием в Девичьем монастыре, будто она не хочет здесь оставаться. Крылошане (т. е. клир. –
Андрей, слыша эти речи, разгорелся духом, как говорит предание: ему представилось, кажется, что спутница, покровительница, заступница для задуманного им дела нашлась, – он поспешил в монастырь: лик Святой Девы сиял в его глазах паче всех икон. Князь пал перед ним ниц и взмолился усердно: «Владычице, аще хощеши, можешь помощницею быти нам в Ростовской земле, иде же тщимся шествовати, простри руце свои на мольбу Сыну своему, сохрани и заступи ны от всякого зла».
Собравшись, ночью, путники пришли в церковь и отслужили со слезами молебное пение: князь Андрей взял образ на свои руки, и все, помолясь, отправились в далекий путь. Крылошане церковные, священник Никола и зять его, Нестер, последовали за ними.
Многими чудесами ознаменовалось путешествие святой иконы, перед которой по всей дороге пелись молебны: там, на Яузе, Андрей послал всадника искать брод, и несчастный вдруг стал невидим в переполнившейся реке. Князь, обвиняя себя в его гибели, обратился с молитвой к Божественной Спутнице, и в то же мгновение утопавший всплыл живой и невредимый; там, на полях Рогожских, взбесившийся конь сбил с себя служителя и затоптал жену священника Николы, которая слезла перед тем со своего воза. Муж пал со слезами перед иконой, и увечная очнулась целой и невредимой. Наконец, не доходя до Владимира, на берегу реки Клязьмы, кони, везшие святую икону, вдруг остановились. Никакими усилиями нельзя было побудить, чтобы они двинулись с места. Перепрягли других, и те стали как вкопанные. Князь Андрей понял, что Владычице не угодно шествовать далее, остановился на этом месте, назвал его Боголюбимым и обещал построить церковь.
Андрей, благополучно совершив путь, водворился во Владимире. Ему было тогда под пятьдесят лет. У него было несколько детей – двое взрослых сыновей и дочь. Отец оставил его, кажется, в покое. Хотя старику тяжело было лишиться такой твердой опоры, но возле него оставалось еще много доблестных сыновей… Он, впрочем, недолго прожил в Киеве без Андрея и через два года скончался, накануне новой опасности, когда новый враг уже стоял перед Киевскими воротами (1159). Андрей сотворил по нему «великую память».
Ростовцы и суздальцы посадили Андрея на отчем столе в Ростове и Суздале, «занеже, – сказано в летописи, – бе любим всеми за премногую его добродетель, юже имеяше к Богу и ко всем сущим под ним». А впрочем, эти княжества, по завещанию Юрия, должны были принадлежать его младшим детям.
Этих последних Андрей вскоре выгнал, вместе с мачехой, второй женой Долгорукого, и ближними мужами отцовскими, «желая быть самовластец всей земли», а может быть, вместе и в исполнение воли избравших его городов. Княгиня, гречанка родом, отправилась в свой родной город Константинополь, и сын ее, Василько, получил себе в удел от императора четыре города по Дунаю.
Десять лет Андрей спокойно прожил в своем княжестве, приводя в порядок хозяйские дела, ладя с соседями, укрепляя силы для будущих действий, строя церкви и украшая зданиями свой стольный город.