Киев был уже пуст: Ростиславичи оставили его и разъехались по своим городам: Рюрик затворился в Белгороде, Мстислав – в Вышгороде, а Давыд уехал в Галич, просить помощи у тамошнего князя Ярослава.
Князья, заняв оставленный Киев, поспешили к Вышгороду, где засел главный противник Андрея, Мстислав, которого им было велено представить живого суздальскому великому князю. Святослав Всеволодович черниговский, старший между всеми князьями, которых числом было двадцать, отрядил вперед Всеволода Юрьевича и Игоря с младшими князьями. Мстислав не унывал. Увидев подходившую рать, выстроил свои полки и вышел к ней навстречу на болонье. Полки те и другие ждали боя. Стрельцы сшиблись и начали стреляться, гоняясь между собою. Приметив замешательство между своими, Мстислав подскочил к дружине и воскликнул: «Братья, ударим, надеясь на помощь Божью и святых мучеников Бориса и Глеба!» Противники стояли тремя полками: новгородцы и суздальцы, а посередине Всеволод Юрьевич. Мстислав бросился на середину и потоптал ее; а другие ратные, увидя, что противник малочислен, окружили его, и все перемешалось. «И было ужасное смятение, – говорит летописец, – и стон, и крик, и голоса незнаемые, лом копийный и стук оружьиный; от множества праха не видать ни конников, ни пешцев». Крепко бились враги и разошлись к ночи; впрочем, убитых, к удивлению, оказалось немного, а больше раненых. Таков был бой первого дня на болонье у Мстислава, с Всеволодом, Игорем и другими младшими князьями. А наутро пришли все силы, окружили город и начали каждый день ходить на приступ; из города также часто выходили биться. Мстислав держался. Много было в его дружине раненых и убитых добрых мужей, но он не думал сдаваться. Девять недель продолжалась осада.
На десятой неделе пришел на Ростиславичей же Ярослав Изяславич луцкий, со всей Волынской землей, и потребовал себе старейшинства перед Ольговичами, которым Андрей предоставлял Киев. Ольговичи не уступили ему Киева, и строптивый Ярослав вступил в переговоры с Ростиславичами, договорился о Киеве и перешел на их сторону.
Между осаждающими разнесся слух, что на помощь к Ростиславичам идут еще галичане, и что черные клобуки готовы перейти на их сторону.
Как бы то ни было, по справедливой или мнимой причине, полки черниговские испугались и, не дождавшись рассвета, бросились через Днепр в великом смятении, так что и удержать их было невозможно, и множество потонуло в реке. За ними последовала и остальная рать суздальская. Мстислав, увидев такое внезапное бегство, «никому не гонящу», выехал из города с дружиной, ударил на стан и взял множество колодников.
Много пота утер он и много мужества показал со своей дружиной, за то и наградил его Бог победой.
Вся сила Андрея со стыдом возвратилась во Владимир. Тяжело было великому князю на старости лет потерпеть такое унижение, но Ростиславичи, – кто бы подумал, – чувствуя его силу, видя, что Киева, переходившего после из рук в руки, от Ярослава Луцкого к Святославу Черниговскому, получить они не могут без воли и помощи Андреевой, смирились перед ним и послали к нему с повинной головой, просить стольного города русского брату их Роману (1174).
Андрей отвечал: «Подождите, я послал к братьям в Русь. Когда будет весть от них, я дам ответ».
Андрей рассуждал с собой, простить ли Ростиславичей или наказать их и послать на них новую рать, чего требовать от них или кому отдать Киев, – он рассуждал, а между тем дни, или, лучше, часы его были сочтены, и в темноте ночной точилось уже то острие, которым пресечется завтра нить его жизни.
Старый князь рассердился за что-то на одного из Кучковичей, своего шурина, который находился всегда при нем со времени его женитьбы, провожал его в Киев, уговорил переселиться оттуда в Суздальские области и пользовался особенной его милостью. Он велел взять виновного и казнить. Брат его Яким, услышав о таком приказе, передал его своим родным, и все вспыхнули злобой. В пятницу, накануне Петра и Павла, после обедни, собрались они у Петра, Кучкова зятя, позвав к себе и других княжеских слуг – Анбала ключника, Ефрема Моизовича и прочих, человек двадцать. Яким начал: «Нельзя нам стерпеть этого: князь казнит ныне одного, а завтра доберется, пожалуй, и до нас. Добра ждать нечего. Надо же подумать о себе…» Все согласились с ним, и, нисколько не откладывая, решили на другую ночь убить своего кормильца и господина.