Очерки истории цивилизации

Никогда за все время существования Римской державы римлянам не удавалось продвинуть свои владения за пределы Месопотамии, и даже над Месопотамией их контроль всегда был ненадежен. Еще до завершения периода Республики сила ассимиляции, которая была секретом их успеха, начала слабеть под натиском «патриотической» исключительности и «патриотической» алчности. Рим разграбил и опустошил Малую Азию и Вавилонию, которые могли бы стать плацдармом для дальнейшего продвижения к Индии, таким же точно образом, как он разграбил и опустошил Карфаген, лишившись оплота для продвижения в Африке. Разрушив Коринф, Рим точно так же отрезал себе простой путь к сердцу греков. Западноевропейские авторы остаются под неизменным впечатлением того, что римляне романизировали и цивилизовали Галлию и Южную Британию и, поначалу опустошив, сделали Испанию снова процветающей. При этом они склонны игнорировать тот факт, что римское вмешательство ослабило обширные регионы на юге и востоке и тем самым способствовало возвращению к варварству гораздо более внушительные завоевания греческой цивилизации.

Но у политиков Италии I в. н. э. не было карт Германии, России, Африки и Центральной Азии, и даже если бы такие карты и существовали, вряд ли появилось бы желание изучить их. В Риме так и не прижились любознательность, стремление стать первопроходцами наподобие тех, что двигали финикийцем Ганноном и мореплавателями фараона Нехо, отправившихся в плавание вдоль побережья Африки. Когда в I столетии до н. э. посланники китайской династии Хань добрались до восточных берегов Каспийского моря, они обнаружили там лишь воспоминания о цивилизации, к тому времени уже отхлынувшей от этих берегов. Память об Александре Македонском все еще жила в этих краях, но о Риме люди знали только то, что Помпей подошел к западным берегам Каспия и отступил и что римлянина Красса разбили со всем его войском.

Рим больше волновало то, что происходило внутри его стен. Та энергия мысли, которую римский гражданин еще не успел израсходовать в попытках обогатиться и обеспечить личную безопасность, уходила на отражение замыслов, ударов и контрударов многочисленных проходимцев, которые теперь открыто боролись за верховную власть.

По обыкновению эта борьба за власть пользуется неизменным вниманием и почтением со стороны наших историков. В частности, фигуре Юлия Цезаря (100–44 дон. э.) всегда отводят особое место, словно светилу непревзойденной яркости и непреходящего значения в истории человечества. Однако беспристрастное изучение всем известных фактов полностью развенчивает теорию о Цезаре-полубоге. Даже Александр Великий, безрассудно загубивший открывшиеся перед ним блестящие возможности, и тот не был так возвеличен и специально приукрашен, чтобы вызвать восхищение у несведущего и некритичного читателя. Есть такой тип ученого, который, опираясь на самые двусмысленные факты или ни на что не опираясь вовсе, просто сидит и выдумывает задним числом самые невероятные замыслы переустройства мира для личностей, сумевших так или иначе выделиться на фоне истории.

Нам говорят, что Александр планировал покорение Карфагена и Рима и полное покорение Индии и что только его преждевременная смерть стала на пути этих замыслов. Что нам доподлинно известно, так это то, что он завоевал Персидскую империю и не смог продвинуться дальше ее пределов, а также что он успел допиться до смерти за то время, пока якобы составлялись эти обширные и величественные планы. Так и Юлию Цезарю приписывают планы последовательного завоевания и цивилизации всей Европы, вплоть до берегов Балтики и Днепра. Он хотел пройти в Германию, пишет Плутарх, через Парфию и Скифию, вдоль северных берегов Каспийского и Черного морей. Как говорят, если бы этот замысел осуществился, это спасло бы Римскую империю от постигшей ее в конце концов гибели.

Однако как совместить с этим мудрым и величественным замыслом тот факт, что, находясь в зените славы и власти, Цезарь — лысеющий, уже немолодой человек, давно оставивший позади горячие порывы юности, проводил лучшую часть года в Египте, в пирах и любовных утехах с египетской царицей Клеопатрой (69–30 до н. э.)?! А впоследствии он привез ее с собой в Рим, где ее влияние на Цезаря стало причиной острого недовольства народа. Подобная связь выдает в нем скорее стареющего сластолюбца и чувственника — к моменту начала их отношений ему было сорок пять, — чем вдохновителя великих свершений.