Очерки из моей жизни. Воспоминания генерал-лейтенанта Генштаба, одного из лидеров Белого движения на Юге России

После ужина он предложил нам сыграть в винт. Поиграли мы немного, и N. сказал, что лучше бросить этот дурацкий, скучный винт и поиграть «в банчок». Согласились мы и на это. Милая хозяйка была очаровательна, вино в головах шумело, она с нами кокетничала и подливала ликеры.

Скоро я заметил, что мои приятели, по-видимому, проиграли все наличные деньги. N. смеялся, шутил, говорил, что мы слишком мелкие делаем ставки, и предлагал не стесняться, ставить крупней, а если у нас не хватает денег, то сыграть просто «на мелок».

Игра стала крупней. Часа в два ночи N. стал как-то более серьезным, потянулся и сказал, что пора спать, что надо подсчитаться и расплатиться. Мы увидели, что фраза «на мелок» нами понята плохо. Подсчитали, и оказалось, что вся наша компания проиграла N. несколько больше пятисот рублей. Я лично проиграл около ста рублей и мог расплатиться наличными. У других уже ничего в кошельках не оставалось. «Итак, господа, – сказал N., – если вы не можете заплатить сегодня, заплатите завтра. Карточные долги уплачиваются в двадцать четыре часа».

Мы ушли. На другой день я достал проигранную моими приятелями сумму, и она была отправлена N. Узнали об этом старшие офицеры батальона, и, как впоследствии стало нам известно, старший ротный командир, капитан Васильев, очень крупно поговорил с N. и потребовал, чтобы впредь он не смел играть в азартные игры с молодежью.

С этого времени наши отношения к подполковнику N. изменились, и его только терпели в батальоне. Стало известным, что в течение его прежней службы у него было несколько неприятных карточных историй. В 1891 году, при одной из денежных поверок, N., пересчитывавший деньги казначея, поручика Кащенко, заявил, что не хватает 100 рублей. Казначей клялся, что деньги были полностью, но нехватка была подтверждена новым подсчетом денег, и поручик Кащенко должен был пополнить из своего кармана недостающие деньги. В батальоне, зная педантичную аккуратность Кащенко, сложилось убеждение, что N., пересчитывая деньги, просто украл 100 рублей. Доказательств никаких не было, но все так думали.

После этого случая мы определенно стали бойкотировать N.

В 1893 году, когда заведовавший столовой поручик Пестержецкий сдал свою должность, и в день, когда он должен был уехать из Одессы (он ехал держать экзамен в Академию Генерального штаба), N. пустил подлый слух, что Пестержецкий нечестно вел денежные дела.

Зная хорошо Пестержецкого и будучи уверенным, что слух пущен N. в отместку за отрицательное отношение к нему Пестержецкого, я немедленно поехал к последнему и все ему рассказал. Пестержецкий отложил свой отъезд, явился на другой день к командиру батальона, подал рапорт и настоял на расследовании. Эта история закончилась довольно крупным скандалом для N., и он почти перестал бывать в батальоне.

Как-то весной 1894 года один из моих друзей, поручик Ольшанский, рассказал мне про крупный скандал с N., случившийся накануне в одесском гарнизонном собрании. Группа офицеров, преимущественно артиллеристов, в числе коих был и Ольшанский, забралась в отдельную комнату собрания и стала играть в банк. Через несколько времени подошел N. и попросил разрешения принять участие в игре. Публика согласилась. Игра велась довольно крупная. N. делал крупные ставки. Затем, сделав исключительно крупную ставку и не открывая своей карты, N. заявил, что его карта выиграла, и, не открывая ее и теперь, бросил ее в общую кучу карт на столе. Банкомет положил руку на карты, лежавшие на столе, и сказал N.: «Я требую, чтобы вы немедленно назвали вашу карту». N. ответил: «Дама». – «Какой масти?» N. резко встал из-за стола и опрокинул стол. Банкомет все же успел удержать рукой карты на падающем столе, и сейчас же их присутствующие пересмотрели. Никакой дамы не оказалось. Поднялся страшный скандал, и какой-то артиллерист сказал N. что-то очень резкое.

Рассказ Ольшанского страшно меня взволновал, и я ему сказал, что он должен все это немедленно доложить старшему ротному командиру капитану Васильеву. Ольшанский так и сделал. На другой день старшие офицеры батальона собрались и обсуждали вопрос о том, что надо предпринять. Мы, молодежь, об их решении в тот день не узнали.

В этот же день была получена из Петербурга телеграмма с извещением, что командир 12-го саперного батальона полковник Синницкий⁴⁰ назначается командиром пехотного полка (кажется, Модлинского), а N. назначается командиром 12-го саперного батальона.

На следующее утро, идя на службу в батальон, я встретил полковника Синницкого, который меня остановил и сказал: «Я знаю про грязную историю, случившуюся с полковником N. в гарнизонном собрании. Теперь это уже не секрет; все об этом говорят. Вы, конечно, понимаете, каково мне сдавать мой родной саперный батальон, которым я прокомандовал несколько лет, такому мерзавцу, как N. Я не допущу, чтобы он принял батальон. Повторяю, я знаю про историю с N., но мне хотелось бы услышать от вас ту версию, которая дошла до вас».