Очерки из моей жизни. Воспоминания генерал-лейтенанта Генштаба, одного из лидеров Белого движения на Юге России

При этом возможность сношений по вопросам этого рода с иностранными представительствами, не участвующими в оккупации Константинополя, требует, в этих случаях, предпринимать все сношения и действия по соглашению между военным и дипломатическим представителями нашими в Константинополе.

Та же общая точка зрения на разграничение компетенции должна проводиться и в вопросах, возникающих в сношениях с Балканскими государствами, в коих представители военные и дипломатические подчиняются руководству – первые Вашему, а вторые А.А. Нератову.

Не сомневаюсь, что в стремлении помочь Вашим опытом русскому делу Вы сотрудничество с А.А. Нератовым в областях, хотя и трудно поддающихся разграничению, но различных по характеру и требующих совершенно различной подготовки, поставите плодотворно и без всяких трений, тем более что А.А. Нератов лично хорошо Вам известен и обладает счастливыми в этом отношении свойствами».

Новое решение генерала Врангеля, на мой взгляд, было не правильно, но просить вернуться к прежнему решению я считал неудобным, так как это могло иметь характер, что я хочу играть первенствующую роль. Кроме того, личные свойства А.А. Нератова давали мне действительно полное основание считать, что у меня с ним не будет никаких недоразумений и мы с ним как-нибудь размежуемся.

По существу же дела, повторяю, новое решение было не правильно. Действительно, собственно дипломатическое представительство имело для нас серьезное значение лишь в Сербии и Болгарии, правительства которых считались с правительством юга России и фактически нас признавали. В Румынии и в Греции сохранение дипломатического представительства имело лишь политическое значение.

В Константинополе дипломатическое представительство, конечно, имело значение, но собственно дипломатических вопросов почти не было, а ежедневно возникали вопросы, связанные со снабжением армии, беженцами и эвакуацией. Все же эти вопросы в Константинополе с нашей стороны были сосредоточены в моих руках, а не дипломатического представителя, а у англичан и французов, с которыми и приходилось иметь больше всего дела, были сосредоточены в руках Верховных комиссаров, а не в руках командования.

Командующие союзными войсками ведали чисто военными вопросами и имели отношение к снабжению нашей армии лишь в случае выдачи предметов снабжения из складов, находившихся в их распоряжении.

А так как союзные Верховные комиссары считали возможным для себя поддерживать непосредственные официальные сношения лишь с дипломатическим представителем главнокомандующего А.А. Нератовым, то во всех тех случаях, когда мне нужно было к ним обращаться по вопросам, находившимся в моем и их ведении, приходилось эти обращения делать или через А.А. Нератова, или ездить к ним совместно с нашим дипломатическим представителем и в его присутствии вести переговоры. Все это, конечно, затрудняло ведение дела и создавало ненужные трения.

Впоследствии я с фактами в руках докладывал это генералу Врангелю и председателю правительства А.В. Кривошеину, указывая на то, что при создавшемся положении нужно иметь в Константинополе единого представителя. А так как считали необходимым иметь в Константинополе настоящего дипломата, то следовало подчинить ему военного представителя. Так в конце и было решено сделать, но разрешение этого вопроса затянулось до Крымской катастрофы.

Обстановка, которую я застал, вступив в должность представителя главнокомандующего при союзном командовании в Константинополе, была следующая.

Беженский вопрос. При эвакуации Одессы в январе и Новороссийска в феврале и марте 1920 года гражданское население, опасавшееся остаться во власти большевиков, семейства служащих Вооруженных сил Юга России, а также больные и раненые были эвакуированы частью в Крым, а частью в Болгарию, Сербию, Константинополь, Грецию, на острова Лемнос и Кипр и в Египет. Часть гражданского населения Крыма, в период эвакуации Новороссийска, также была вывезена англичанами в Константинополь и размещена частью на Принцевых островах на Мраморном море, а частью размещена в лагерях в Египте.

В Болгарии первоначально осело около 4000 беженцев, в Сербии около 10 000, в Греции около 2000, в Константинополе и на Принцевых островах около 10 000, на островах Лемнос и Кипр и в Египте около 1000 (считая в этих цифрах раненых и больных).

В Болгарии первоначальное отношение к эвакуированным русским как со стороны правительства, так и со стороны населения было хорошее, но помощь была оказана крайне незначительная: было отведено несколько помещений для их размещения, но почти не оборудованных, было оказано содействие для получения на льготных условиях некоторого количества продовольствия и выдано незначительное количество обмундирования. Большая часть эвакуированных оказалась в Болгарии в очень тяжелом материальном положении. Только отдельная группа эвакуированных из Одессы была, до некоторой степени, обеспечена заботой штаба Новороссийского края.