Очерки из моей жизни. Воспоминания генерал-лейтенанта Генштаба, одного из лидеров Белого движения на Юге России

В нашей армии с незапамятных времен вплоть до катастрофической революции 1917 года неправильное понимание «чести полка», «чести мундира» заставляло культивировать принцип не сметь выносить сор из избы. Провинившихся членов полковой семьи старались без шума куда-либо спустить, всячески замазывая «историю». Граф Толстой в своем романе «Война и мир» талантливо это отметил. Попытки отдельных военных авторитетов это изменить, доказать, что гораздо лучше для той же «чести полка» открыто отмежеваться от мерзавца, заклеймить его, отсечь вредный член, никогда не достигали должного результата. Это ошибочное понятие о «чести полка» как-то вошло в плоть и в кровь нашей армии, и переделать это никто не мог. (Я помню случай, относящийся к мобилизации 1904 года, во время войны с Японией. Я тогда был старшим адъютантом мобилизационного отделения штаба Киевского округа. Была объявлена мобилизация 10-го армейского корпуса и входящей в его состав 10-й кавалерийской дивизии. Вслед за этим я получил телеграмму от командира одного из полков 10-й кавалерийской дивизии с просьбой назначить какого-то поручика из запаса не в их полк, а в какой-нибудь другой. Я ответил телеграммой, что это может быть сделано лишь после получения разъяснения, чем вызвана эта просьба и если она будет признана уважительной. Дня через два мне было доставлено с нарочным письмо от командира полка, в котором сообщалось, что этот офицер служил прежде в этом полку, но проворовался (украл золотой портсигар у своего приятеля), был уличен и, дабы не позорить чести полка, ему было дано два месяца отпуска, за время которого он должен был убраться из полка. Офицер этот действительно куда-то перевелся, но и там у него была грязная история, и его заставили уйти в запас. Письмо заканчивалось просьбой назначить этого офицера в какую-нибудь другую часть, так как «Вам должно быть понятно, что он не может вернуться в наш полк». Я доложил это письмо начальству, и мне было приказано ответить командиру полка, что этот офицер не может быть назначен ни в какую другую часть. Что, так как полк сам виноват в том, что этот мерзавец в свое время не был предан суду чести и не был исключен со службы без права зачисления в запас, то пусть сам полк за это теперь и рассчитывается. Этот офицер был назначен в свой полк, и командир полка предал его суду чести, по которому он был исключен со службы. Таких примеров можно было бы привести много.)

М.И. Драгомиров боролся против этой «системы», но и он ничего не достиг.

Много разговоров вызвал в войсках не только Киевского военного округа, но и в Петербурге случай, бывший с самим М.И. Драгомировым на маневрах через год после его приказа «В Киевском военном округе дерутся.», случай, который стал широко известен и который злорадно подхватили очень многие. Пропуская мимо себя какую-то часть, генерал Драгомиров остановил повозку обоза, на которой сидел какой-то солдат. «Почему ты не в строю, а на повозке?» – «Так что, Ваше Высокопревосходительство, я ноги натер». – «Слезай с повозки и разувайся».

Солдат неохотно слез, снял сапоги и портянки. Ноги оказались в полной исправности. Генерал Драгомиров обозлился, выругал солдата и несколько раз огрел его своей палкой (будучи раненным в колено во время Шипкинских боев 1877 года, М.И. Драгомиров прихрамывал и всегда ходил с палкой). Затем, как мне рассказывали, М.И. тут же присел на камень и, махнув рукой, сказал: «Да, в Киевском военном округе дерутся.»

Враги М.И. Драгомирова еще указывали на то, что приказ по округу – о том, что «дерутся», – выставил офицеров как каких-то извергов, истязающих солдат. Что так это понято широкими массами и иностранной прессой. Что этим нанесено тяжкое оскорбление всему корпусу офицеров, всей русской армии.

Конечно, М.И. Драгомиров, отдавая этот приказ, не покушался подрывать престиж офицеров, выставлять их на позор всему свету и указывать, что русский офицер не заботится о солдате. М.И. не только отлично знал, но постоянно сам отмечал, как в своих приказах, так и в своих статьях, основную черту русской армии – это заботу офицеров (от младших до старших) о солдате и близость русского офицера к солдату. Но наряду с этим он не считал допустимым умалчивать о позорных проявлениях склонности у некоторого процента офицеров к «мордобойству» и о ненаказуемости этой распущенности со стороны старшего командного состава. Наконец, М.И. Драгомиров, отдавая этот приказ, имел в виду не только рукоприкладство, практикуемое некоторыми офицерами, но и рукоприкладство, практикуемое (при этом в значительно большем размере, чем офицерами) фельдфебелями, унтер-офицерами, дядьками.