Очерки кавалерийской жизни

Певны чловек богаты,
В злото, сребро шкарлаты,
И збыть коштовне шаты,
Ядл, пил, тылько танцовал,
Дзеыь и ноц банкетовал,
Пыхонь в сердцу свем ховал.

И тянется, тянется у них этот «Лазарж» бесконечно, монотонно и тоскливо-скрипучими, ноющими и разбитыми голосами. И замечательно вот что: все эти нищие, изъясняясь обыкновенно на своем чернорусском наречии, песни свои между тем тянут не иначе как на исковерканном польском языке и зачастую сами не совсем-то хорошо понимают слова своих песен. Это вот отчего происходит: учит их петь обыкновенно наиболее старый, наиболее опытный, бывалый и дохлый нищий, который и сам смолоду нередко бывал в поводырях и учился у своих стариков, а между этими стариками попадаются и грамотные, но, по-старинному, грамоте умеющие не по-русски, а исключительно по-польски. На польском же языке уже с давних пор существуют книжки такие – сборники разных кантычек, в которых имеются и все нищенские «вирши»; из этих-то книжек и почерпали старики свои песни, которым обучают на слух неграмотных. И вот, в силу обычая, наш чернорусский калика и поет польские кантычки, не без основания рассчитывая также и на то, что польская кантычка более тронет сердобольные струны пана или шляхтича, чем грубая «речь хлопьска». Класс перехожих нищих пополняется исключительно самыми бедными крестьянами из разряда огородников и кутников, которые не имеют ни земли для обработки, ни скота, ни земледельческих орудий, а весь свой труд прилагают к разработке своего огорода, засеянного исключительно почти картофелем. Раз, что картофель не уродился – кутник остается без хлеба, семья его разбредается в разные стороны и идет «рабоватъ», т. е. просить милостыню.

Другой сорт нищих – оседлые, так называемые «старушки подкосцёльны». Это уже, можно сказать, аристократы своего положения. Они живут здесь же, в местечке, имеют себе постоянный угол и ремесло свое почитают как бы богоугодным делом, а себя самих – в некотором роде должностными лицами, принадлежащими к костелу. «Старушков подкосцёльных» вы только и можете встретить у костела, но отнюдь не у церкви, ибо все они самые ревностные католики; да и вообще, около православных церквей вовсе не попадается нищих этого сорта. «Старушек подкосцёльны» одет всегда чище калики; на нем вы встретите иногда и чеботы, и нечто вроде сюртука синего сукна, и сорочка у него в воскресенье непременно чистая; но при этом он все-таки сумеет приятно выставить на вид и подштопанные прорехи своей бедности, и свою беспомощную старческую дряхлость. Между ними всегда бывают и «бабульки подкосцельны». И «старушки», и «бабульки» садятся в ряд по бокам прохода от ограды к притвору, и те из них, что попочтеннее, занимают наиболее почетные места у притвора, которые составляют уже как бы неотъемлемую и законную их собственность. Эти «старушки» с «бабульками» зачастую бывают увешаны разными чётками, «ружоньцами, кржижиками, медаликами и скаплержами»; в руках у них «киек» и «ксёнжка», в которой и заключаются все эти ихние кантычки. «Старушек» поет всегда почти со смыслом, т. е. выбирает кантычку, соответственную времени и обстоятельствам; «бабулька» же голосит без всякого разбору, что ни попало; таким образом, утром, во время «мши», она вам будет петь хоть «добра ноц, о, Iезу!» – которая, впрочем, составляет одну из самых любимых песен всех этих «бабулек». И вот, сидит себе «бабулька», мерно раскачиваясь сзаду наперед, глаза уткнула в ксёнжку, руку просительно протянула к мимо идущим, а сама слезным и тоненьким голосенком пречувствительно выводит:

Добра ноц, о, Iезу! о, милосьци моя!
Hex в твем ренку усненья, лепянка твоя!
Нехай ми сеи'сьеи завше о тобе!
Нехай розмавям з тобон' дзись собе!
О, Iезу! ме коханье! [9]

«Старушек» же, не обращая ни малейшего внимания на соседнюю «бабульку», каждый сам по себе и сам для себя, тянет, уставя куда-то в пространство водянистые, выцветшие глаза свои, смотря по вкусу: кто «Лазаржа», кто «Аньел Паньски» – буде «мша» идет заупокойная, но чаще всего тянут они совсем по-своему известную «Дзесентюру»:

Троица – Бог ойцец, Бог Сын, Бог Дух свенты,
В Троицы – Бог еден нигды не поенты;
Бог Ойцец цршед век в собе Сына родзи,
Бог Дух од Ойца и Сына походзи.

А далее идет в подобных же стихах изложение десяти заповедей, вследствие чего «собственно» и песня называется «Дзесентюрою».