Очерки лондонских нравов (старая орфография)

— Кому же еще быть, какъ не мнѣ? грубо отвѣчаетъ отецъ. — Отчего же ты дрожишь? Сегодня я немного пилъ: безъ денегъ не достанешь вина, а безъ работы не достанешь денегъ. Скажи, пожалуста, какая нелегкая приключилась тебѣ?

— Я нездорова, батюшка… я не совсѣмъ здорова, отвѣчаетъ несчастная дочь, заливаясь слезами.

— Я знаю, что ты нездорова, возражаетъ отецъ такимъ тономъ, какимъ говорить человѣкъ, когда онъ принужденъ бываетъ допустить весьма непріятный фактъ. — Тебѣ нужно скорѣе поправляться: ты знаешь, что намъ нужны деньги. Отправдяйся же къ приходскому доктору и скажи, чтобы онъ далъ тебѣ лекарства. Они должны вылечить тебя: они берутъ за это деньги. Чтожь ты стоишь въ дверяхъ? Пусти меня… да что же ты стоишь тутъ? тебѣ я говорю?

— Батюшка, шопотомъ говоритъ дѣвушка, притворяя дверь и заслоняя входъ въ нее: — батюшка, вы не знаете, что Вильямъ воротился назадъ.

— Кто? съ изумленіемъ восклицаетъ отецъ.

— Ради Бога, тише, возражаетъ дочь. — Вильямъ воротился, мой братъ Вильямъ.

— А что ему здѣсь нужно? вопрошаетъ отецъ, стараясь сохранить спокойствіе. — Небось ему нужно денегъ? хлѣба? вина? Ошибся, очень ошибся, если только за этимъ пришелъ сюда. Не туда попалъ, любезный!… Дай мнѣ свѣчу!… дай же мнѣ свѣчу, дура… я вѣдь не трону его.

Онъ грубо выхватываетъ свѣчу изъ рукъ дочери и, входитъ въ комнату.

Подлѣ камина, въ которомъ тлѣлся жалкій огонекъ, на старомъ истертомъ сундукѣ, сидитъ молодой человѣкъ, лѣтъ двадцати-двухъ отъ роду, бѣдно одѣтый въ куртку и брюки изъ грубой матеріи. Голова его задумчиво склонена на руку. При входѣ отца онъ вздрогнулъ.

— Мэри, запирай скорѣе дверь, говоритъ молодой человѣкъ, весьма торопливо. — Запирай дверь, Мэри. Вотъ такъ. Батюшка, ты, кажется, не узнаешь меня. Мудрено, впрочемъ, и узнать. Много прошло времени, съ тѣхъ поръ, какъ ты прогналъ меня. Ты очень легко могъ позабыть меня.

— Чтожь тебѣ нужно здѣсь? спрашиваетъ отецъ, опускаясь на стулъ, по другую сторону камина. — Чего же ты хочешь отъ меня теперь?

— Убежища, прикрытія, отвѣчаетъ сынъ; — Я въ бѣдѣ — вотъ и все тутъ. Если меня поймаютъ, то непремѣнно повѣсятъ. А если я не останусь здѣсь, то меня непремѣнно поймаютъ. Вотъ вся моя исторія.

— То есть ты хочешь сказать, что ты ограбилъ кого нибудь… или убилъ, не такъ ли?

— Такъ точно, отвѣчаетъ сынъ. — Тебя это изумляетъ?

И вмѣстѣ съ этимъ онъ пристально смотритъ на лицо отца.

Отецъ отводитъ свои взоры и устремляетъ ихъ въ полъ.

— Гдѣ же твои братья? спрашиваетъ онъ, послѣ продолжительной паузы.

— Тамъ, откуда они тебя никогда не потревожатъ: Джонъ въ Америкѣ, а Генри умеръ.

— Умеръ?! произноситъ отецъ, и по всему тѣлу его пробѣгаетъ трепетъ, скрыть который онъ не въ состояніи.

— Да, умеръ, отвѣчаетъ молодой человѣкъ. — Онъ умеръ на моихъ рукахъ: лѣсничій подстрѣлилъ его. Онъ покачнулся назадъ; я подхватилъ; его, и его кровь обагрила мою руку; она лила ручьемъ изъ праваго бока. Спустя нѣсколько минутъ, онъ началъ уже умирать, но вдругъ всталъ на колѣни, на траву, и сталъ молиться Богу. Онъ говорилъ, что «если мать его на небесахъ, то она помолится, за ея младшаго сына, и Богъ услышитъ молитву ея и проститъ его. Я былъ любимый ея сынъ. Мнѣ пріятно вспомнить теперь, Вилль, тѣ минуты, когда она умирала. Я былъ тогда очень небольшой…. Сердце мое разрывалось; помню, что я стоялъ на колѣняхъ, въ ногахъ ея постели, и благодарилъ Бога за то, что Онъ научилъ меня такъ нѣжно любить мою мать, — такъ нѣжно, что поступками своими я ни разу не заставлялъ ее плакать… О, Вилль, зачѣмъ небо отняло у насъ ее!» Его его послѣднія слова; какъ хочешь, такъ и понимай ихъ. Помнишь ли, что въ то самое утро, какъ мы убѣжали, ты до крови прибилъ его.

Сестра молодого человѣка плачетъ; отецъ, склонивъ голову, угрюмо качается взадъ и впередъ.

— Если меня поймаютъ, продолжаетъ молодой человѣкъ:- то привезутъ въ провинцію и повѣсятъ за убійство убійцы моего брата. Безъ твоей помощи, никому не отъискать меня. Конечно, ты можешь отдать меня въ руки правосудія, но до тѣхъ поръ и останусь здѣсь и не выду отсюда, пока не представится случай бѣжать за границу.

Въ теченіе двухъ сутокъ всѣ трое оставались въ жалкой комнатѣ, не высовываясь за дверь. На третій день дочери сдѣлалось хуже, и скудныя крохи пищи, которыя оставались у нихъ, всѣ вышли. Необходимость побуждала кого нибудь вытти со двора; по той же необходимости, выборъ палъ на отца, и онъ выходитъ съ наступленіемъ ночи.