Очерки Москвы

Трактиры. Опять приходится начинать тоном недовольства, досадно даже, потому что хотелось бы наконец найти хоть что-нибудь хорошее… Но судите сами. Самый лучший, бесспорно, Троицкий. Слова нет, кормят хорошо — стол чисто русский, но грязь, грязь и грязь, куда ни оглянись, и под столами, и на столах, воздух душный, спертый, всюду воняет маслом, кухней, жара, духота, теснота, толкотня, ворохи шуб, чинопочитание, по карману и честь, неотъемлемое на чай и страшные цены. Троицкий не для бедного человека, даже не для среднего состояния — в нем как-то ему по плечу разве чайку напиться — Троицкий для тузов, в нем рубля на три можно действительно хорошо пообедать, но нечего и соваться туда с полтинником, даже с рублем сереб. — это там сущая безделка… Не распространяясь много о более или менее всем известных неудобствах наших трактиров, приведем несколько фактов; они яснее всего покажут, насколько Троицкий удобнее других. В нем не бывало никогда и нет до сих пор общего стола, который более, нежели где-нибудь, необходим в Городе, где ежедневно несколько тысяч человек остаются с утра до вечера. Не подают полпорции ни одного горячего, и только три-четыре блюда из прочего с надбавкою против половинной цены, чрез что делается вынуждение взять целую порцию. Стакан кваса стоит 5 коп. сер. Цены на кушанье ставятся содержателем совершенно произвольно и достигают в большинстве блюд 75 коп. и 1 р., гораздо меньшее их число стоит 50 к. и еще меньшее 35. Карта почти круглый год не меняется и до крайности однообразна. Прислуга поставлена на разные ноги с посещающими. Смотря по состоянию и значению, общество дробится на несколько каст и рангов, и даже комнаты носят названия дворянской, армянской, немецкой и т. п. Порции не для всех одинаковы: лицам, занимающим верхние ступени городской службы, они подаются в больших размерах и особенные, простому человеку идут лежалые; тузам идет особая посуда, простому классу обитые тарелки и ломаные вилки; с богатых людей получают как прикажете, с бедняка тянут до последней копейки. Отделение, или Новотроицкий, может почесться аристократом: там страшно и спросить что-нибудь незначительное; под ним зато, в страшной грязи и духоте, как бы в противоположность предлагаемым удобствам привилегированного класса, питается и пьет теплую воду простой русский человек. Советуем заглянуть из любопытства в этот уголок: он замечателен во многих отношениях. Кроме Троицкого в городе есть еще несколько трактиров: два на Певчей, один на Варварке и два на Никольской. Все они на один покрой, все на один тон с разными вариациями. Певческие разделены на мелкие каморки, или довольно тесные комнаты, в них жива еще большая часть принадлежностей, по которым исстари известны русские трактиры: большие хрустальные люстры, ломаные подсвечники, непроглядный табачный дым. Трудно становится понять даже привычку к этой грязи нашего купечества. На Варварке есть особое отделение для раскольников, которое просто, без всяких затей, и где не курят; оно невольно бросается и простотою и чистотою в глаза. Отсталый, по мнению многих, народ раскольники, и не думая не гадая равняются в отношении некурения в трактирах с европейскими трактирами, и, может быть, не без причины брезгуют Другими комнатами. Зато что за грязь, что за неурядица, что за вонь внизу Митягова! Ее трудно даже передать в нескольких словах — это скорее скотник, нежели жилые комнаты.

Было предположение основать коммерческий клуб в городе, именно рядом с Биржею, где несколько лет был также трактир. Иностранцы хотели потом перевести сюда казино: на чем все это остановилось, что препятствует этому — неизвестно. Кажется, трудно предположить, чтобы целое общество не настояло на своем, если б захотело. Клуб — необходимость для Города, он рано ли, поздно ли должен соединиться с Биржей: иначе нет средств прилично существовать человеку небогатому в Городе, как бы ни оправдывали трактиры своей дороговизны откупом и как бы ни смеялись над частым чаепитием купца. Откуп кончается, а чай для многих истинное спасение среди безалаберного быта городской жизни.