Очерки Москвы

Теперь же, когда к нам вдвигается Европа, когда даже уничтожена такса на хлеб и мясо и подразумевается, что свободная конкуренция способна удешевить наши жизненные припасы, Москва платит ужасные цены за все, что только необходимо, чтоб дышать и жить… Возьмем хотя одну говядину, которая стоит от 10 до 15 коп., что ж говорить об остальном… И вот поэтому и, может быть, вследствие и других каких-либо причин приезжему человеку с не совсем туго набитым карманом и естся и пьется не совсем-то вольготно и весело в Москве. Хорошо бы, пожалуй, у Кокорева в гостинице у Москворецкого моста, да уж слишком русским духом пахнет, чересчур! Пожалуй, не дурно бы у Мамонтова, если б хотя и уничтоженные бани не давали особого смаку и характера помещению. О прочих русских приютах и говорить нечего: не хорошо. О положении подворий желающий может справиться в первом номере наших «Очерков», в статье «Городская часть»: они во многом попахивают допетровскими временами. Гостиницы: Шевалье, Дюсо, Гашедуа, «Париж», «Рим» и «Россия» — все это кусается. Покойный Морель еще умел и приютить и покормить, за то и похоронили его чуть не на чужие деньги; ему теперь нет преемников, да, вероятно, и не найдется охотников; не больно-то ценят таких людей в Москве, и, вероятно, издатель его портрета И. П. Глазунов останется внакладе. Било держит chambrs garnies только для иностранцев, Роше де Канкаль с специальною целью, Сан-Суси чисто для специальности, даже «Лондон», несмотря на баснословно выгодный контракт с Мещанским обществом, невыгоден, а там, как говорится, пошла писать губерния. Одним словом, эта часть в Москве хромает, Петербург в этом отношении, пожалуй, человечнее. Приходится выбирать глядя по карману, и русскому человеку лучше всего стать у Кокорева; там хоть щей хороших дадут, ну и водке, вероятно, знают толк. Про трактиры и говорить нечего: там только облизнешься и вынимай уже рубль; в «Московском», пожалуй, и дешева и крепка водка… ну да водка, как известно, только возбуждает аппетит — впрочем, двум, трем трактирам: «Московскому», Троицкому, пожалуй, еще Борегар на Никольской можно сказать  спасибо и за то, чго не портят дара Божия, подают большею частию хотя аи naturelle, хотя нет в них жеваного, пареного и т. п., от которого в так называемых ресторанах просто на душе мутит.

Говоря про подобные удобства в отношении людей денежных, мы пока повоздержимся от правдивого изложения — каково приходится в нашей столице людям бедного состояния, что такое, например, московские ночлежные дома, что такое московские углы, что такое комнаты с мебелью, об этом, читатель, в следующем выпуске.

Кстати, два слова об условиях г. Борегар с Петровскою академиею, которая, дай ей Бог здоровья, открывает у нас новый свет. Говорим это нисколько не в ироническом тоне. Как мы слышали, г. Борегар заключил условие с академией, не знаем, на какое число лет, получил по этому условию даровое помещение, даровое отопление, даровое освещение, право свободной торговли и за все это обязался кормить студентов академии за 6 р. с. в месяц, давая за это только два блюда. Условия беспримерно выгодные, но что же делать если и на них отозвался один только г. Борегар. Вот в этом-то отношении раздачи участков без платы на 90 лет для желающих выстроить квартиры для студентов и, наконец, в отношении самой цели образования и говорится, что академия открывает у нас новый свет.

ОЧЕРКИ МОСКВЫ. ВЫПУСКЪ ТРЕТИЙ. НРАВЫ.

СОКОЛЬНИЦКАЯ ИДИЛЛИЯ

Ах, не все нам реки слезные

Лить о бедствиях существенных;

На минуту позабудемся

В чародействе красных вымысле^.

Карамзин

Это даже и не совсем вымысел, но не совсем же и быль, в наш скептический век похожая на вымысел: мы ведь стали черствы, недоверчивы, положительны, на все смотрим хладнокровно, любовь не можем представить иначе, как при большом приданом, а проявление этого чувства в простолюдине принимаем не иначе, как за животные влечения; но несколько лет тому назад в Сокольниках случилось нечто, не подходящее под эти понятия, что мы теперь и хотим рассказать нашим читателям.

Несколько лет тому назад, живя в Сокольниках, почти каждое утро и в другое время дня, на так назваемом старом гулянье, я постоянно встречал одного скромно одетого и, по-видимому, больного человека лет под сорок, который ходил постоянно один, повесивши голову, по-видимому, глубоко задумавшись и не обращая ни на кого внимания… Одет он был скромно, в чем-нибудь сереньком, как это, по-великосветски выражается, без белья, и своим поведением, а также молчаливыми появлениями на гуляньях и только что входивших тогда в моду летних балах в палаточках у г-на Куртенера обращал на себя внимание и получил ото всех прозвание чудака.

Я встретил его как-то в жаркий полдень, на его обычном месте, на скамейке под сосною, противу места, занимаемого, как думают некоторые, известными всему свету сокольницкими самоварницами.