Десятки тысяч молодых людей обратились к народной музыке — английской, ирландской, шотландской. Тысячи из них взялись осваивать исконно народные инструменты или приспосабливать под фолковое звучание акустическую гитару, до сих пор народным инструментом в Великобритании не считавшуюся. По всей стране открылись сотни фолк-клубов, и они ломились от наплыва молодой публики. Знаменитые колледжи и университеты стали местом прибежища для фолк-музыкантов, а студенчество — наиболее благодарной аудиторией Фолк-Возрождения. Появились небольшие частные звукозаписывающие студии и множество независимых звукоинженеров и продюсеров, следивших за развитием фолка. Они записывали музыкантов на магнитофонные ленты и затем распространяли их во время концертов прямо в клубах, а наиболее успешные из этих записей продавались фирмам грамзаписи для последующего их издания на пластинках. В Глазго, Эдинбурге, Бирмингеме, Манчестере, Ноттингеме, в других городах возникли настоящие центры развития народного музыкального творчества. Ветераны народной песни, до сих пор пребывавшие в забвении, и интерес к которым проявляли исключительно специалисты, стали объектом почитания и подражания. У них учились, их приглашали на встречи и концерты, записывали на магнитофонные кассеты, к ним прислушивались. Всплыли полузабытые имена героев первого Фолк-Возрождения, относящегося к двадцатым годам, а Общество Английских Народных песен и танцев (The English Folk Dance and Song Society, EFDSS), обосновавшееся в Доме Сесила Шарпа (Cecil Sharp House), стало центром притяжения и единения музыкантов и любителей фолка. Шотландский фолксингер Ян МакКальман (Ian McCalman), вспоминал об этом времени:
«Мое поколение достигло совершеннолетия в начале шестидесятых, когда наступило время социальной революции. Впервые оказалось возможным, чтобы парни из рабочего класса, подобные мне, смогли стать музыкантами, фотографами, живописцами или поэтами. Мы больше не должны были следовать дорогой, проторенной старшими поколениями, которые прошли через тяжелые тридцатые и военные сороковые, и кто не боролся больше ни за что, кроме как за постоянное место работы и пенсию после пятидесяти лет труда. Подобно каждому новому поколению, мы хотели проделать собственный путь и порвать со старым. Поп-музыка в те дни была мягкой и скучной, но народная музыка… Она казалась новой (хотя многое из нее и было основано на вековых традициях), и она соединилась с новой философией жизни, которой было охвачено новое поколение».
Трудно поверить, но в 1965 году в одном только Лондоне существовали и процветали более четырехсот фолк-клубов! Сюда потянулись фолксингеры со всей Европы и даже из-за океана. Они заимствовали необычную технику игры на гитаре и особенные настройки, улавливали звучание народных мелодий, выучивали старинные песни и баллады, учились петь, затем возвращались в Америку, обогащенные бесценным опытом, и тотчас становились популярными, открывая для молодой американской культуры непостижимое чудо старинной народной песни. А многие американцы душой и генами принимали эту музыку, так как слышали в ней голоса своих предков — ирландцев, шотландцев, англичан. В этом смысле душа молодой Америки всегда оставалась открытой для принятия британского фольклора. Более того, в самой Америке, в глубине ее независимых штатов, сохранились целые архипелаги народной культуры далекого Альбиона, о которой в самой Англии уже никто не помнил. И так же, как в Англии, в Штатах на поиски исконно народной музыки устремились музыканты и исследователи. Так же, как и в Британии, они вытаскивали из небытия героев американского Фолк-Возрождения двадцатых годов и давали им вторую жизнь.
Почему подобное случилось сразу на двух континентах? Ведь столь истовое и неподдельное стремление послевоенного поколения к своим корням, к истокам народных песен и мелодий, не имеет прямой связи с «битломанией», которая столь же стремительно завершилась, как и возникла, уступив место новым «маниям» и единовременным страстям. Нельзя также утверждать, что влечение к фолку было модой, неожиданно накатившей на Великобританию и Америку. Скорее всего, это был своеобразный стиль шестидесятых, которого придерживалась молодежь в Европе и Северной Америке, и речь уже идет не только о народной музыке Шотландии или Ирландии, но о народной музыке вообще, и не только музыке. Послевоенное поколение стремилось к социальному равенству, к соединению культур, языков, религий, и эти священные идеи, тотчас нареченные «левыми», находили почву для самовыражения, и, прежде всего, в музыке.