Очерки Петербургской мифологии, или Мы и городской фольклор

Напомним, что с 1918 по 1927 год старинная Гороховая улица называлась Комиссаровской. Затем ее переименовали в улицу Дзержинского. Оба топонима тесно связаны с деятельностью пресловутой ВЧК. Страх перед «Чрезвычайкой» был настолько велик, что обывателям чекисты мерещились всюду. Говорят, однажды, много лет спустя, на вывеске «Сад Дзержинского» отвалилась первая буква. В Ленинграде долго говорили про «ад Дзержинского». В обязанности Чрезвычайной комиссии была вменена борьба с новым опасным социальным явлением – беспризорщиной. Это странное на первый взгляд сочетание карательной деятельности с воспитательными функциями вполне объяснимо. Всем было хорошо понятно, что беспризорность чекисты породили сами, расстреливая направо и налево взрослое население и оставляя детей бездомными сиротами, лишенными родительской опеки. Цинизм ситуации состоял в том, что на чекистов возлагалась забота о детях убитых ими родителей. После этого фольклор переименовал ЧК в ДЧК, то есть «Детскую Чрезвычайную комиссию», или «Детскую чрезвычайку». В стране появилась едва ли не первая советская страшилка, которой очень долго пугали детей:

Мальчик просит папу, маму:
«Дайте сахар и чайку».

—«Замолчи, троцкист поганый!
Отведу тебя в ЧеКу».

После ареста родителей всех детей репрессированных «врагов народа» чекисты распределяли по интернатам. Перед отправкой их свозили в специальные распределители, один из которых находился на улице Академика Павлова. От страха ребята плакали, и, говорят, от такого тихого плача сотен детей в подушку «стояло какое-то напряжение – шум как у моря». Другой детский распределитель располагался в Невском районе, в казармах бывшего завода Максвел ля на улице Ткачей. Этот распределитель запомнился ленинградцам по страшному фольклорному адресу: «Улица Ткачей, дом палачей».

Чрезвычайная комиссия стремительно превращалась в пугающий символ новой России. Казалось, туда сходились все дороги, а оттуда выхода не было никакого. В арсенале городского фольклора сохранилось огромное множество частушек на мотив популярной матросской плясовой песни «Яблочко». Героем абсолютного большинства из них стала в те годы Чрезвычайная комиссия в ее многочисленных столичных и периферийных ипостасях: ВЧК, ЧК, Губчека и так далее:

Эх, яблочко,
Куда катишься?
В Ве Че Ку попадешь

—Не воротишься.

Прозвище «чекисты» приросло к сотрудникам Чрезвычайной комиссии сразу и навсегда. Их так называли вне зависимости от того, какое название в дальнейшем носила эта пресловутая организация: ГПУ, НКВД или КГБ. Чекистам принадлежит ведущая роль в развязывании террора против собственного народа.

Между тем чудовищный шквал репрессий, обрушившийся на Ленинград в 1930-х годах и оставивший в душах и сердцах ленинградцев незаживающие и саднящие раны, на самом деле не был чем-то неожиданным и непредсказуемым. В ленинградском фольклоре зафиксирована формула, в которой сконцентрировано ясное и недвусмысленное понимание ленинградцами неумолимой логики происходивших в стране процессов: «Выстрел „Авроры“ – начало террора». Но если послереволюционный, так называемый красный террор был все-таки обусловлен непримиримой классовой борьбой, а затем и Гражданской войной между противниками и сторонниками советской власти, то зримых причин к репрессиям в мирное время люди не видели.

Принято считать, что массовый террор в Ленинграде был спровоцирован убийством в коридоре Смольного первого секретаря обкома ВКП(б) С.М. Кирова 1 декабря 1934 года. Это действительно так. Однако ленинградский фольклор свидетельствует о том, что опыт бессудных расправ приобретался давно. Среди верующих ленинградцев долгое время бытовала страшная легенда о заживо погребенных на Смоленском кладбище сорока священниках Ленинградской епархии. В 1920-х годах их якобы привезли сюда, поставили на краю вырытой ямы и велели «отречься от веры или ложиться живыми в могилу». Священники веру не предали и молча легли на дно траншеи. Три дня после этого, рассказывает легенда, шевелилась земля над могилою заживо погребенных, и в ветвях кладбищенских деревьев слышался скорбный плач по погибшим. Затем люди будто бы видели, как упал на то место божественный луч, и все замерло. Этот участок Смоленского кладбища до сих пор привлекает внимание необычным убранством. Здесь можно увидеть зажженные свечи, бумажные цветы, ленточки, записки и «нарисованные от руки плакаты».

В городе жива легенда о некой фигуре монаха в черном, который появляется по ночам у расстрельной стены на Никольском кладбище Александро-Невской лавры, где также казнили священников. «Один из доцентов института имени Герцена, считавший подобные рассказы байками, на спор согласился провести ночь на кладбище. На следующий день доцента нашли мертвым у самой стены. Он был совершенно седым, и на его теле не было никаких следов насилия».