Очерки по аналитической психологии

Поэтому практические нужды лечения больных побудили нас к поиску средств и путей, способных бы вывести человека из этого тупикового состояния. Когда человек оказывается перед препятствием, которое кажется ему непреодолимым, он отступает, т. е. осуществляет, если использовать техническое выражение, регрессию, обращаясь к тем временам, когда находился в подобных ситуациях, чтобы снова попытаться применить средства, которые помогли ему тогда. Но то, что помогало в юности, в старости оказывается бесполезным. Чем помог тому американскому бизнесмену, о котором я рассказал выше, возврат к прежней работе? Помните, у него уже больше ничего не получалось. Поэтому регрессия продолжается и доходит до детства (потому многие старые невротики, как говорится, впадают в детство) и, наконец, до периода, предшествующего детству. Это звучит необычно, но в действительности речь идет о том, что не только логично, но и возможно.

Как уже было упомянуто, бессознательное содержит в себе как бы два слоя: личностный и коллективный. Личностный слой оканчивается самыми ранними детскими воспоминаниями. Коллективное бессознательное, наоборот, охватывает период, предшествующий детству, т. е. то, что унаследовано от жизни предков. В то время как образы воспоминаний личного бессознательного являют собой как бы заполненные, ибо пережитые образы, архетипы коллективного бессознательного предстают в форме незаполненных, так как они не пережиты индивидуумом лично. Если же регрессия психической энергии, выходя за пределы раннего детства, достигает наследия жизни предков, тогда пробуждаются мифологические образы – архетипы[55]. Открывается определенный духовный мир, о котором мы прежде ничего не подозревали, и выявляются образы, находящиеся, возможно, в самом резком контрасте с нашими прежними представлениями и обладающие такой интенсивностью, что становится вполне понятным, почему миллионы образованных людей впадают в теософию и антропософию. Это происходит просто потому, что упомянутые современные гностические системы идут навстречу потребности в выражении этих внутренних, безмолвных событий в большей мере, чем какая-либо из существующих форм христианской религии, не исключая в том числе и католицизма. Последний, правда, способен в гораздо большей мере, чем протестантизм, посредством догматических и культовых символов выражать те факты, о которых у нас идет речь. Однако и он не достигал в прошлом и не достигает ныне полноты прежнего языческого символизма. Должно быть, именно поэтому последний сохранялся на протяжении столетий христианства, а затем постепенно перешел в известные подводные течения, которые от раннего Средневековья до нового времени никогда полностью не утрачивали своей силы. Они хотя и исчезали с поверхности, опускаясь далеко вглубь, однако, меняя свою форму, возвращались и возвращаются снова, чтобы компенсировать односторонность современной ориентации сознания[56]. Наше сознание настолько проникнуто христианством, даже почти всецело сформировано им, что бессознательная противоположная позиция не может быть принята им, и притом просто потому, что она слишком противоречит основным господствующим воззрениям. Чем более односторонне, косно и безусловно удерживается одна позиция, тем более агрессивной, враждебной и непримиримой будет другая, так что вначале для их примирения мало шансов. Но если сознание допускает по крайней мере относительную значимость всех человеческих мнений, тогда и противоположность отчасти утрачивает свою непримиримость. Но между тем эта противоположность ищет для себя подходящее выражение, например, в восточных религиях: буддизме, индуизме и даосизме. Синкретизм (смешение и комбинирование) теософии в значительной мере идет навстречу этой потребности, и этим объясняется ее широкий успех.