Очерки по индивидуальной психологии

Все, что я говорил о ненависти и ревности у наций и групп, относится также к ожесточенной борьбе между полами, борьбе, отравляющей любовь и брак и все снова и снова возникающей из-за неуважения женщины. Идеализированный образ переоцениваемой мужественности заставляет и юношу, и взрослого мужчину демонстрировать свое превосходство над женщиной, даже если он ее ни в чем не превосходит. Это заставляет его быть недоверчивым к самому себе, завышать свои требования к жизни и свои ожидания от нее, и это усиливает его чувство неуверенности. С другой стороны, уже в детстве девочка ощущает, что ее ценят меньше, чем мальчика, и это может либо побудить ее к тому, чтобы компенсировать свою недостаточность чрезмерным напряжением и по всему фронту бороться с действительным или мнимым пренебрежением, либо привести к тому, что она смирится со своей мнимой неполноценностью.

В такой духовной атмосфере невозможно найти удовлетворительного решения проблем любви и брака. Кроме того, достижения женщин часто не соответствуют уровню их собственных возможностей, поскольку под давлением традиции и предубеждения женщины склонны себя недооценивать.

К сожалению, эта традиция и это предубеждение настолько глубоко укоренены в сознании обоих полов, что потребуются по меньшей мере два поколения, прежде чем они окончательно и бесповоротно будут ликвидированы. И в этой области индивидуальная психология также доказала свою эффективность и умение добиваться успехов.

Успехи индивидуальной психологии

I.

В ходе исследований, проведенных за последние годы, мы все более оттачивали наши идеи, которые теперь должны быть подвергнуты дополнительной проверке и представлены на суд общественности. Это прежде всего касается основного положения индивидуальной психологии: те силы и феномены, которые можно обнаружить в душевной жизни, например экспериментально или аналитически, не позволяют понять человека. Индивид может использовать их по-разному или не использовать вовсе. Мы полагаем, что другие направления в психологии и человекознании в лучшем случае позволяют нам что-то узнать о существующих силах, но не об их использовании, форме применения и тем более о направлении. Однако душевная жизнь есть не бытие, а долженствование. В результате такого принуждения и направленности на цель всю душевную жизнь пронизывает стремление вперед, и в этом потоке событий моделируются, приобретают свою форму и направление все без исключения психические силы и категории.

Формирование душевной жизни человека осуществляется при помощи фиктивной телеологии, благодаря постановке цели, под давлением телеологической апперцепции, и поэтому в конце концов оказывается, что во всех психических проявлениях мы обнаруживаем характер целеустремленности, в соответствии с которым упорядочиваются все силы, инстанции, переживания, желания и опасения, дефекты и способности. Из этого следует, что подлинного понимания душевного феномена или человека можно достичь только в результате телеологически обоснованного рассмотрения взаимосвязей.

Из этого также следует, что каждый индивид воспринимает события и ведет себя в соответствии со своей индивидуальной телеологией, которая действует словно фатум, пока она остается для него непонятной. Ее истоки уводят в раннее детство, и почти всегда оказывается, что на нее неправильно повлияли физические и психические затруднения, выгоды и невзгоды первых ситуаций детства.

Благодаря такому подходу значение причинности для понимания психического события настолько ограничивается, что, хотя мы и можем ее предполагать, но не можем считать достаточной для разрешения душевной загадки и уж тем более для предсказания психической установки.

Таким образом, цель душевной жизни человека становится дирижером, causa finalis,[9] и вовлекает все душевные проявления в поток психического события. В этом корень единства личности, индивидуальности. Ее силы – в аспекте того, на что они направлены и к чему сводятся, а не в аспекте того, откуда они взялись и как возникли, – и определяют ее своеобразие. Поясним это следующим примером. Сорокалетний чиновник с детства страдает навязчивыми импульсами. Время от времени он вынужден с крайней педантичностью подробно записывать на листке бумаги все мелкие задачи, которые он сам себе ставит. При этом он обнаруживает скрытое чувство удовольствия, которое не может себе объяснить. Но вскоре оно гасится сильным чувством сожаления по поводу того, что он мог позволить себе тратить попусту время на такие вещи. Теперь он винит себя в том, что такими задержками он препятствовал своему преуспеванию в жизни. Некоторое время спустя повторяется та же игра.