Очерки по истории анархических идей и Статьи по разным социальным вопросам

Эти идеи, различные в силу различия их творцов, были тщательно сохранены и дополнены их последователями, объединены, сосредоточены, обобщены для практических целей, — пропаганды, программной и организационной работы и пр. — и таким путем эти идеи приняли вид ясных, точных и, по–видимому, окончательных идей. Для новых приверженцев эти идеи стали как бы итогами и окончательными выводами, евангельскими истинами, тогда как в действительности их чисто личное происхождение было и осталось неустранимым. Идеи Джошуа Уоррена и Прудона, Бакунина и Кропоткина, усвоенные многочисленными учениками и приверженцами и поверхностно переделанные в современные идеи индивидуализма, мютуализма, коллективизма и коммунистического анархизма, тем не менее, остались лишь тем, что Уоррен в 1830, Прудон в 1840, Бакунин в шестидесятых, а Кропоткин в восьмидесятых годах считали наилучшей анархической системой, согласно их личному и, без сомнения, очень большому опыту. Совершенно также Дарвин истолковывал природу, Бетховен сочинял музыку, Рембрандт писал картины, каждый в свое время и в согласии с его духом и с особенностями своего гения.

Тот, кто изучает теперь природу, или пишет картины, или творит музыку, делает это на гораздо более широкой основе, чем в свое время делали Бетховен, Рембрандт или Дарвин, и они видят перед собой еще более широкие возможности достижений в области звуковой и зрительной гармонии и пр. Область искусства не ограничивается для них достижениями Бетховена и Рембрандта. Так и для анархизма было бы логично и жизненно стать широким полем свободного исследования и размышления над его главной задачей: осуществлением человеческого счастья через свободу и солидарность, — а не только быть верным отражением в современной жизни того, что творцы главных направлений анархизма считали наилучшим, примерно, сто, девяносто, семьдесят, пятьдесят лет тому назад. Наука так не поступает, она не основана на фракциях и не делится на фракции согласно тому, что те или иные выдающиеся ученые проповедовали 100, 90, 70 или 50 лет назад. Наоборот, она основывается на том, что является результатом коллективных исследований в той или иной отрасли науки, а этот достигнутый результат может измениться каждый час, как только новые результаты достигнуты, проверены и становятся известными.

На этот уровень мы должны поднять анархизм, если хотим, чтобы он занял свое настоящее место в советах мира, место, которое принадлежит ему в силу его стремлений и которое он заслужил своею преданностью делу и ценою столь многих жертв, но которого он не может занять, если не станет действительно живым и прогрессивным организмом и фактором, если он не перестанет быть только утверждением личных взглядов наиболее выдающихся своих мыслителей.

Ясно ли, что я хочу сказать? Как естественные науки шире, чем какие бы то ни было отдельные выводы Дарвина, а музыка шире, чем лучшие произведения Бетховена, так и анархизм шире, чем лучшие изложения его Бакуниным или Кропоткиным. Подобно соответствующим произведениям Прудона, Реклю и других, произведения Бакунина и Кропоткина являются лучшими произведениями анархической мысли, и мы должны их изучать и знать, но анархизм содержит в себе много больше сказанного ими. Мы должны деятельно и ежедневно работать над анархизмом и для него, как ученые работают в своих областях каждый час и в каждой точке земного шара. Мы не должны довольствоваться только пропагандой анархизма в пределах созданных другими идей, а обязаны создать огромную лабораторию живого анархизма, подобную мировому сотрудничеству ученых.

Когда мы будем в состоянии сказать гораздо более ценное, проверенное на опыте, непосредственно приложимое, чем то, что у нас есть сейчас, то ценность наших советов завоюет нам внимание человечества. Только тогда наше великое дело начнет подвигаться вперед быстрыми шагами.

На мою долю выпало видеть очень много анархических произведений в разных странах на разных языках, разных времен, детально познакомиться с историей анархизма и присмотреться к анархической пропаганде в разных странах. Удивляясь настойчивости и преданности многих товарищей, я в то же время поражался их нежеланию предпринять решительные шаги для перехода от догмы к науке. Это нежелание сказывается в большинстве анархических произведений. Быть научными означало бы, по мнению многих, быть практичными, а это было бы унижением, разложением, падением, и это не должно случиться. Так избегают соприкосновения с реальностью, как загрязняющей и развращающей, так устраняется бесценная возможность использования опыта.