Читаем Очерки по истории английской поэзии. Поэты эпохи Возрождения. полностью

Очерки по истории английской поэзии. Поэты эпохи Возрождения.

I

Пою Души бессмертной путь земнойВ обличьях многих, данных ей судьбой, –От райского плода до человека.Пою миров младенческий рассвет,И зрелый день, и вечер дряхлых лет –С того халдеев золотого века,Что персов серебром и медью грекаСменился, и железом римских пик.Мой труд, как столп, воздвигнется велик,Да перевесит он все, кроме Книги книг.

II

Не возгордись могуществом своимПред нею, о небесный Пилигрим,Зрачок небес, блуждающий над миром;Ты утром пьешь Востока аромат,Обедаешь средь облачных прохладНад Сеной, Темзой иль ГвадалквивиромИ в Эльдорадо день кончаешь пиром:Не больше стран ты видел с выcоты,Чем та, что до тебя пришла из темнотыЗа день – и будет жить, когда погаснешь ты.

III

Скажи, священный Янус, что собралНа корабле своем (он был не мал)Всех птиц, зверей и ползающих тварей,Вмещал ли твой странноприимный бот,В котором спасся человечий род,Садок вождей, вельмож и государей,Плавучий храм твой, хлев, колледж, виварий –Так много тел, шумящих вразнобой,Как эта искра горняя собойЖивила – и вела дорогою земной?

IV

Судьба, наместник Божий на земле,Никто не видел на твоем челеМорщин улыбки праздной или гнева;Зане ты знаешь сроки и пути –Молю, открой страницу и прочти,Какой мне плод сулит познанья Древо,Чтоб, не сбиваясь вправо или влево,Я шел по миру, зная наперед,Куда меня рука небес ведетИ что меня в конце паломничества ждет.

V

Шесть пятилетий жизни промотав,Я обещаю свой сменить устав,И если будет Книга благосклоннаИ мне удастся избежать сетейПлотских и государственных страстей,Цепей недуга и когтей закона,Ума растраты и души уронаНе допущу; чтобы, когда впотьмахМогила примет свой законный прах,Достался ей в мужья муж, а не вертопрах.

VI

Но если дни мои судьба продлит,Пусть океан бушует и бурлит,Пусть бездна неизвестностью чревата –Один, среди безмерности морей,Я проплыву с поэмою моейВесь круг земной, с востока до заката,И якорь, поднятый в струях Евфрата,Я брошу в Темзы хладную волнуИ паруса усталые сверну,Когда из райских стран до дома дотяну.

VII

Узнайте же: великая Душа,Что ныне, нашим воздухом дыша,Живет – и движет дланью и устами,Что движут всеми нами, как Луна –Волной, – та, что в иные временаИграла царствами и племенами,Для коей Магомет и Лютер самиЯвлялись плоти временной тюрьмой, –Земную форму обрела впервойВ Раю, и был смирен ее приют земной.

VIII

Смирен? Нет, славен был, в конце концов,Когда верна догадка мудрецов,Что Крест, кручина наша и отрада,На коем был пленен Владыка Сил,Что, сам безгрешный, все грехи вместил,Бессмертный, смерть испил, как чашу яда,Стоял на том заветном месте Сада,Где волею священной был взращенПлод – и от алчных взоров защищен,В котором та Душа вкушала первый сон.

IX

Cей плод висел, сверкая, на суку,Рожденный сразу зрелым и в соку,Ни птицею, ни зверем не початый;Но змей, который лазил в старину,А ныне должен за свою винуНа брюхе ползать, соблазнил, проклятый(За что мы ныне платим страшной платой)Жену, родив, сгубившую свой род,И муж за ней вкусил коварный плод:Возмездье было в нем – хлад, смерть и горький пот.

X

Так женщина сгубила всех мужчин –И губит вновь, от сходственных причин,Хотя по одному. Мать отравилаИсток, а дочки портят ручейкиИ, возмутив, заводят в тупики.Утратив путь, мы вопием уныло:О судьи, как же так? она грешила –А нас казнят? Но хуже казней всехЗнать это – и опять влюбляться в тех,Что нас влекут в ярмо, ввергают в скорбь и грех.

XI

Отрава проникает в нас всерьез,И уж дерзаем мы задать вопрос(Кощунственный): как это Бог поставилТакой закон, что Божья тварь егоМогла переступить? И отчегоНевинных он от мести не избавил?Ни Ева же, ни змей не знали правил,И нет того в Писанье, что АдамРвал яблоко иль знал, откуда тамОно взялось. Но казнь – ему, и ей, и нам.

XII

А впрочем, сохрани, небесный Дух,От суетного повторенья вслухДум суемудрых – пусть они уймутся;Как шалуны, что тешатся поройЛетучих мыльных шариков игрой,Их вытянув тростинкою из блюдца,Они всенепременно обольются.А спорить попусту с еретиком –Как ветер к мельнице носить мешком:Покончить дланью с ним верней, чем языком.

XIII

Итак, в сей миг, когда коварный змей,В тот плод вцепившись лапою своей,Порвал сосуды нежные и трубки,Его питавшие, и тем лишилРебенка сока материнских жил, –Душа умчалась прочь, быстрей голубкиИль молнии (тут все сравненья хрупки),И в темный, влажный улетев овраг,Сквозь трещины земные, как сквозняк,Проникла вглубь – и там вселилась в некий Злак.

XIV

И он, еще не Злак, а Корешок,Очнувшись, вырос сразу на вершокИ дальше стал пихаться и стремиться;Как воздух вытесняется всегдаВодой, так твердым веществом вода,И уступила рыхлая темница.Так у дворца порой народ стеснится:Монархиню узреть – завидна честь,В толпе и горностаю не пролезть;Но крикнут: «Расступись!» – и вот уж место есть.

XV

Он выпростал наружу две руки –И расщепились руки-корешкиНа пальцы – крохотней, чем у дитяти;Пошевелил затекшею ногойЧуть-чуть – сперва одной, потом другой,Как лежебока на своей кровати.Он с первых дней был волосат – и кстати:Зане ему дана двойная властьВ делах любви (и благо и напасть) –Плодами разжигать, гасить листами страсть.

XVI

Немой, он обладал подобьем рта,Подобьем глаз, ушей и живота,И новых стран владетель и воитель,Стоял, увенчан лиственным венкомС плодами ярко-красными на нем,Как стоя погребенный победительВ могиле. Такова была обительДуши, что ныне обреталась тут –В сем корне мандрагоровом приютНайдя; не зря его, как панацею, чтут.

XVII

Но не любви теперь он жертвой стал:Младенец Евин по ночам не спал,Не просыхал от слез ни на минутку;И Ева, зная свойства многих трав,Решила, мандрагору отыскав,Отваром корня исцелить малютку.Такую с нами Рок играет шутку:Кто благ, тот умирает в цвете лет,Сорняк же, от которого лишь вред,Переживает всех – ему и горя нет.

XVIII

Итак Душа, пробыв три дня подрядВ подземной тьме, где звезды не горят,Летит на волю, жмурясь с непривычки;Но провиденья жесткая рукаВновь: цап! – ее хватает за бокаИ заключает в беленьком яичке,Доверив хлопотливой маме-птичкеСидеть над гнездышком, пока отецПриносит мух, и ждать, когда птенецПроклюнет скорлупу и выйдет наконец.

XIX

И вот на свет явился Воробей;На нем еще, как зубки у детей,Мучительно прорезывались перья;В пушку каком-то, хлипок, некрасив,Голодный клюв свой жалобно раскрывИ черным глазом, полным недоверья,Косясь вокруг, он пискнул: мол, теперь яХочу поесть! Отец взмахнул крыломИ кинулся сквозь ветки напроломСкорей жучков ловить, носить добычу в дом.

XX

Мир молод был; все в нем входило в сокИ созревало в небывалый срок;И вот уже наш прыткий ВоробьенокВ лесу и в поле, где ни встретит их,Без счета треплет глупых воробьих,Не различая теток и сестренок;И брошенные не пищат вдогонок,Пусть даже он изменит без стыдаНа их глазах – и это не беда:Уж я себе, дружок, дружка найду всегда.

XXI

В те дни не ограничивал законСвободу в выборе мужей и жен;Душа, в своей гостинице летучей,И тело, радуясь избытку сил,Резвятся, расточая юный пылИ за вихор хватая всякий случай;Но день пришел расплаты неминучей:И впрямь: тот живота не сбережет,Кто на подружек тратит кровь и пот, –Три года не прошло, как он уже банкрот.

XXII

А мог бы жить да жить! В те временаЕще не знали, как на горсть пшенаСловить коварно мелкого жуира;Еще не выдумали ни силков,Ни сеток, ни предательских манков,Что губят вольных жителей эфира.Но предпочел он с жизненного пираУйти до срока, промотав, как клад,Три года, чем пятнадцать лет подрядЖить, заповеди чтя, плодя послушных чад.

XXIII

Итак, едва наш резвый ВоробейОтпрыгался, Душа, еще резвей,Умчалась к ближней речке неглубокой,Где на песчаной отмели, у дна,Икринка женская оживленаБыла мужской кочующей молокой;И вот, былою утомясь морокой,Душа вселилась в кроткого малька,Расправила два гибких плавничкаИ погребла вперед – как лодочка, легка.

XXIV

Но тут, как бриг на полных парусах,Свой образ в отраженных небесахСледя – и шею гордо выгибая,Прекрасный Лебедь мимо проплывал,Он, мнилось, все земное презирал,Белейшей в мире белизной блистая:И что ему рыбешек низких стая?И вдруг – малек наш даже не успелМоргнуть, как в клюв прожорливый влетел:Бедняга, он погиб – хотя остался цел.

XXV

Тюрьма Души теперь сама в тюрьме,Она должна в двойной томиться тьмеНа положении вульгарной пищи;Пока лебяжьего желудка пылОграды внутренней не растопил:Тогда, лишившись своего жилища,Она летит как пар – и снова ищетПристанища, но выбор небогат;Что рыбья жизнь? Гнетущ ее уклад:За то, что ты молчишь, тебя же и едят.

XXVI

И вот рыбешка-крошка – новый домДуши – вильнула маленьким хвостомИ поплыла, без видимых усилий,Вниз по дорожке гладкой водяной –Да прямо в сеть! – по счастью, с ячеейШирокой, ибо в те поры ловилиЛишь крупных рыб, а мелюзгу щадили;И видит: щука, разевая пасть,Грозит и хочет на нее напасть(Сама в плену), но злых не учит и напасть.

XXVII

Но вовремя пустившись наутек(Наказан в кои веки был порок!),Двойного лиха рыбка избежала,Едва дыша; а чем дыша – как знать?Выпрыгивала ль воздуха набратьИль разряженною водой дышалаОт внутреннего жара-поддувала –Не знаю и сказать вам не рискну…Но приплыла она на глубину,Где встретил пресный ток соленую волну.

XXVIII

Вода не скрыть способна что-нибудь,А лишь преувеличить и раздуть;Пока рыбешка наша в рассужденье,Куда ей плыть, застыла меж зыбей, –Морская Чайка, углядев трофей,Решила прекратить ее сомненьяИ, выхватив из плавного теченья,Ввысь унесла: так низкий вознесенБывает милостью больших персон –Когда персоны зрят в том пользу и резон.

XXIX

Дивлюсь, за что так ополчился светНа рыб? Кому от них малейший вред?На рыбаков они не нападают,Не нарушают шумом их покой;С утра в лесу туманном над рекойЗверей в засаде не подстерегают,И птенчиков из гнезд не похищают:Зачем же все стремятся их известьИ поедом едят – и даже естьЗакон, что в Пост должны мы только рыбу есть?

XXX

Вдруг сильный ветер с берега подул,Он в спину нашу Чайку подтолкнулИ в бездну бурную повлек… ОбжореВсе нипочем, пока хорош улов, –Но слишком далеко от береговЕе снесло: одна в бескрайнем море,Она в холодном сгинула просторе.Двум душам тут расстаться довелось –Ловца и жертвы – и умчаться врозь;Последуем за той, с кого все началось.

XXXI

Вселившись снова в рыбий эмбрион,Душа росла, росла… раз в миллионУсерднее, чем прежде, и скорее –И сделалась громадою такой,Как будто великанскою рукойОт Греции отторжена МореяИль ураган, над Африкою рея,Надежный Мыс отбил одним толчком;Корабль, перевернувшийся вверх дном,В сравненье с тем Китом казался бы щенком.

XXXII

Он бьет хвостом, и океан сильнейТрепещет, чем от залпа батарей,От каждого чудовищного взмаха;Колонны ребер, туши круглый сводНи сталь, ни гром небесный не пробьет;Дельфины в пасть ему плывут без страха,Не зря препон; из водяного прахаТворит его кипучая ноздряФонтан, которому благодаря,С надмирной хлябью вод связует он моря.

XXXIII

Он рыб не ловит – где там! Но как князь,Который, на престоле развалясь,Ждет подданных к себе на суд короткий,Качается на волнах без заботИ все, что только мимо проплывет,В жерло громадной всасывает глотки,Не разбирая (голод хуже тетки),Кто прав, кто виноват: им равный суд.Не это ль равноправием зовут? –Пусть гибнет мелюзга, чтоб рос Тысячепуд!

XXXIV

Он пьет как прорва, жрет как великан,Как лужу, баламутит океан,Душе его теперь простору много:Ее указы мчат во все концы,Как в дальние провинции гонцы.Уж Солнце двадцать раз своей дорогойИ Рака обошло, и Козерога;Гигант уже предельного достигВеличия; увы! кто так велик,Тот гибель отвратить не может ни на миг.

XXXV

Две рыбы – не из мести, ибо КитИм не чинил ущерба и обид, –Не из корысти, ибо жир китовыйИх не прельщал, а просто, может быть,Со зла – задумали его сгубитьИ поклялись, что не сболтнут ни слова,Пока не будет к делу все готово –Да рыбе проболтаться мудрено! –Тиран же, как ни бережется, ноКов злоумышленных не минет все равно.

XXXVI

Меч-рыба с Молот-рыбою вдвоемСвершили то, что ждали все кругом;Сначала Молот-рыба наскочилаИ ну его гвоздить что было силСвоим хвостом; Кит было отступилПод яростной атакой молотила;Но тут Меч-рыба, налетев, вонзилаЕму свой рог отточенный в живот;И окровавилась пучина вод,И пожиравший тварь сам твари в корм идет.

XXXVII

Кто за него отмстит? Кто призоветК ответу заговорщиков комплот?Наследники? Но эти зачастуюТак видом трона заворожены,Что месть и скорбь забыты, не нужны.А подданные? Что рыдать впустую,Коль некому казать печаль такую?Да не был бы царь новый оскорбленЛюбовью к мертвому! – в ней может онУзреть любви к себе, живущему, урон.

XXXVIII

Душа, насилу вновь освободясьИз плотских уз и все еще дивясь,Сколь малые орудия способныРазбить твердыню, – свой очереднойПриют находит в Мыши полевой,Голодной и отчаянной. ПодобноКак нищий люд пылает мыслью злобнойПротив господ, чья жизнь услад полна,Так эта Мышь была обозленаНа всех; и дерзкий план задумала она.

XXXIX

Шедевр и баловень Природы, Слон,Который столь же мощным сотворен,Сколь благородным, не пред кем коленаНе преклонял (поскольку не имелКолен, как и врагов), зато умелСпать стоя. Так он спал обыкновенно,Свой хобот, словно гибкое полено,Качая, – в час, когда ночное зло,Проклятое освоив ремесло,Сквозь щёлку узкую в нутро к нему вползло.

XL

Мышь прошмыгнула в хобот – и кругомВесь обежав многопалатный дом,Проникла в мозг, рассудка зал коронный,И перегрызла внутреннюю нить,Без коей зверю невозможно жить;Как мощный град от мины, подведеннойПод стену, рухнул Слон ошеломленный,Врага в кургане плоти погребя:Кто умыслы плетет, других губя,Запутавшись в сетях, погубит сам себя.

XLI

И вот Душа, утратив с Мышью связь,Вошла в Волчонка. Он, едва родясь,Уж резать был готов ягнят и маток.Безгрешный Авель, от кого пошлоВсех пастырей на свете ремесло,В пасомых замечая недостатокИ чувствуя, что враг довольно хваток,Завел овчарку по ночам стеречь.Тогда, чтоб избежать опасных встреч,Задумал хитрый Волк, как в грех ее вовлечь.

XLII

Он к делу приступил исподтишка,Как заговорщик, чтоб навернякаСвой план исполнить, как велит наука:Ползком, в кромешной тьме прокрался онТуда, где, сторожа хозяйский сон,Спит у палатки бдительная сука,И так внезапно, что она ни звукаПрогавкать не успела – вот нахал! –Ее облапил и к шерсти прижал:От жарких ласк таких растает и металл.

XLIII

С тех пор меж ними тайный уговор;Когда он к стаду, кровожадный вор,Средь бела дня крадется тихомолком,Она нарочно подымает лай:Мол, Авель наш не дремлет, так и знай;Меж тем пастух, все рассудивши толком,Сам вырыл западню – и с алчным ВолкомПокончил навсегда. Пришлось Душе,Погрязшей в похоти и в грабеже,Вселиться в тот приплод, что в суке зрел уже.

XLIV

Примеры есть зачатья жен, сестер;Но даже цезарей развратный дворКажись, не слышал о таком разврате:Сей Волк зачал себя же, свой конецВ начало обратив: сам свой отецИ сам свой сын. Греха замысловатейНе выдумать; спроси ученых братий –Таких и слов-то нет. Меж тем щенокВ палатке Авеля играл у ногЕго сестры Моав – и подрастал, как мог.

XLV

Со временем шалун стал грубоватИ был приставлен для охраны стад(На место сдохшей суки). Бывши помесьОвчарки с волком, он, как мать, гонялВолков и, как отец, баранов крал;Пять лет он так морочил всех на совесть,Пока в нем не открыли правду, то естьПсы – волка, волки – пса; и сразу ставДля всех врагом, ни к стае не пристав,Ни к своре, он погиб – ни волк, ни волкодав.

XLVI

Но им, погибшим, оживлен теперьЗабавный Бабуин, лохматый зверь,Бродящий от шатра к шатру, – потехаДетей и жен. Он с виду так похожНа человека, что не враз поймешь,Зачем ни речи не дано, ни смехаКрасавцу. Впрочем, это не помехаТем, кто влюблен. Адама дочь, Зифат,Его пленила; для нее он радСкакать, цветы ломать и выть ни в склад ни в лад.

XLVII

Он первым был, кто предпочесть посмелОдну – другой, кто мыкал и немел,Стараясь чувство выразил впервые;Кто, чтоб своей любимой угодить,Мог кувыркаться, на руках ходить,И мины корчить самые смешные,И маяться, узрев, что не нужны ейЕго старанья. Грех и суета –Когда нас внешним дразнит красота,Поддавшись ей, легко спуститься до скота.

XLVIII

В любви мы слишком многого хотимИль слишком малого: то серафим,То бык нас манит: а виной – мы сами;Тщеславный Бабуин был трижды прав,Возвышенную цель себе избрав;Но не достигнув цели чудесами,Чудит иначе: слезными глазамиУставясь ей в глаза: мол, пожалей! –Он лапой желто-бурою своей(Сильна Природа-мать!) под юбку лезет к ней.

XLIX

Сперва ей невдомек: на что емуСие? И непонятно: почемуЕй стало вдруг так жарко и щекотно?Не поощряя – но и не грозя,Отчасти тая – но еще не вся,Она, наполовину неохотно,Уже почти к нему прильнула плотно…Но входит брат внезапно, Тефелит;Гром, стук! Булыжник в воздухе летит.Несчастный Бабуин! Он изгнан – и убит.

L

Из хижины разбитой поспеша,Нашла ли новый уголок Душа?Вполне; ей даже повезло похлеще:Адам и Ева, легши вместе, кровьСмешали, и утроба Евы вновь,Как смесь алхимика, нагрелась в пещи, –Из коей выпеклись такие вещи:Ком печени – исток витальных сил,Дающих влагу виадукам жил,И сердце – ярый мех, вздувающий наш пыл.

LI

И, наконец, вместилище ума –В надежной башне наверху холмаМозг утонченный, средоточье нитей,Крепящих всех частей телесных связь;Душа, за эти нити ухватясь,Воссела там. Из бывших с ней событийУсвоив опыт лжи, измен, соитий,Она уже вполне годилась в стройЖен праведных. Фетх было имя той,Что стала Каину супругой и сестрой.

LII

Кто б ни был ты, читающий сей трудНе льстивый (ибо льстивые все врут):Скажи, не странно ли, что брат проклятыйВсе изобрел – соху, ярмо, топор, –Потребное нам в жизни до сих пор,Что Каин – первый на земле оратай,А Сет – лишь звезд унылый соглядатай,При том, что праведник? Хоть благо чтут,Но благо, как и зло, не абсолют:Сравненье – наш закон, а предрассудок – суд…

Перейти на страницу: