Моему благородному другу мистеру Ричарду Лавлейсу на книгу его стихов
С тех давних пор, как с музой вы сдружились,Век выродился, нравы изменились.На каждом – духа общего печать:Заразы времени не избежать!Когда-то не было пути иногоК признанию, чем искреннее слово.Был тот хвалим, кто не жалел похвал,Кто не венчался лавром, а венчал.Честь оказать считалось делом чести.Но простодушье кануло без вести.Увы, теперь другие времена,В умах кипит гражданская война,Признанье, славу добывают с бою,Возвышен тот, кто всех сравнял с землею,И каждый свежий цвет, и каждый плодЗавистливая гусеница жрет.Я вижу этой саранчи скопленье,Идущей на поэта в наступленье, –Пиявок, слухоловок и слепней,Бумажных крыс, ночных нетопырей,Злых цензоров, впивающихся в книгу,Как бы ища преступную интригуВ любой строке, – язвительных судей,Что всякой консистории лютей.Всю желчь свою и злобу языкастуОни обрушат на твою «Лукасту».Забьет тревогу бдительный зоил:Мол, ты свободу слова извратил.Другой, глядишь, потребует арестаДля книги, а певца – вернуть на место,Зане со шпагой пел он красотуИ подписал петицию не ту.Но лишь прекрасный пол о том узнает,Что Лавлейсу опасность угрожает –Их Лавлейсу, кумиру и певцу,Таланту лучшему и храбрецу,Сжимавшему так яро меч железный,Так нежно – ручку женщины прелестной, –Они в атаку бросятся без латИ своего поэта защитят.А самая прекрасная меж ними,Решив, что сам я – заодно с другими,В меня вонзила взгляд острей клинка(Ей ведомо, как эта боль сладка!).«Нет! – я вскричал, – напрасно не казни ты:Я насмерть встану для его защиты!»Но тот, кто взыскан славою, стоитПревыше всех обид и всех защит.Ему – мужей достойных одобреньеИ милых нимф любовь и поклоненье.