Очерки по истории Казанского ханства. Становление, развитие и падение феодального государства в Среднем Поволжье, 1438–1552 гг.

Шах-Али, сосланный на Белоозеро, находился под арестом около трех лет. Вельяминов-Зернов справедливо отметил: «Эпоха эта была самая тяжелая в жизни Шах-Али. Если не ему самому, то его татарам, которые были заключены с ним в опалу, привелось вытерпеть много горя»[161]. Улучшение в судьбу Шах-Али было внесено переменой на казанском престоле с убийством его брата Джан-Али. Шах-Али оказался единственным кандидатом со стороны партии, сочувствовавшей союзу с Россией. Мысль об освобождении его из-под ареста подали казанские эмигранты, приехавшие тогда в Москву; они заявили: «Государь бы нас пожаловал, Шигалею бы царю гнев свой положил и к себе бы ему велел на Москву быти; и коли будет Шигалей у великого государя на Москве, и мы совокупимся с своими советники, кои в Казани, и тому царю крымскому в Казани не быти»[162]. Правительство Елены Глинской нашло это целесообразным, и по постановлению Боярской думы Шах-Али был освобожден в декабре 1535 года. В Москве состоялся официальный прием хана и царицы Фатимы великим князем и регентшей, но далее дело не двинулось, так как в Москву прибыло посольство от князя Сафы и заключило договор с русским правительством. Шах-Али получил в управление свой прежний Касимовский удел. В качестве претендента на казанский престол он участвовал в русских походах против Казани: в 1537 году он был в штабе русской армии во Владимире, в 1540 году действовал против казанцев на Муромском направлении, в 1541 году был вновь на сборном пункте русских войск во Владимире. В 1543 году Шах-Али владел Коширой (может быть, вместе с Касимовым). При вторичном вступлении на казанский престол Шах-Али был в возрасте 35 лет.

«Казанский летописец» сообщает интересные сведения об условиях, заключенных казанским правительством с Шах-Али при избрании его на престол в 1546 году: «Пойде с казанскими воеводы на царство… не просто же, но на вере и роте», то есть по договору и присяге. Условия перечислены следующие: 1) «да не убиен будет от них»; 2) «тако же они от него разпленени да не будут, никоя же вины прошлый не мстити»; 3) «да идет к ним не в велицей силе»[163]. Таким образом, хан не должен был вводить с собою в Казань иностранного гарнизона и обязывался не мстить и не преследовать за прежние вины, а казанцы гарантировали ему личную безопасность. В общем, условия сводились к взаимному обеспечению личной неприкосновенности. Заключение подобного договора представляется весьма вероятным.

Составитель «Казанского летописца» довольно отчетливо характеризует вновь наступившее русское засилье в Казани, когда сообщает, что хан двинулся в свою столицу, не взявши с собою ни большого войска, ни артиллерии, ни русских стрельцов: «не взя с собою царь ни силы многая, ни стенобитного наряду, ни огненных стрельцов» — он взял с собою только 3000 касимовских татар и 1000 русских солдат под начальством воеводы, которые должны были охранять его особу и составлять ханскую гвардию; посол великого князя должен был совершить церемонию возведения на престол. Разумеется, эта свита являлась прямым нарушением только что заключенного договора, по которому Шах-Али обязался «да идет к ним не в велицей силе», и летописец разочарованно сообщает, что вместо 4-тысячного войска — казанское правительство позволило хану ввести в столицу лишь 100 касимовских татар. Русского воеводу, начальника ханской гвардии, совсем не пустили в Казань, а послу отвели квартиру не в крепости, а в посаде, хотя оставили его на свободе — «не брежаху: да како хощет»[164], однако ездить к хану ему было запрещено. Очевидно, правительство сеида Беюргана, князя Кадыша и Чуры Нарыкова, представлявшее русскую партию, не утратило своего национального самосознания и, держа русских в известных границах, смотрело на союз с Москвою лишь как на неизбежную необходимость, но не питало какой-либо сердечной привязанности к соседнему государству.

Хан прибыл в Казань по полой воде, и церемония возведения на престол была совершена 13 июня в присутствии русских послов. С официальным извещением о воцарении хана в Москву был командирован мурза Чапкун Отучев, затем к русскому правительству было отправлено посольство в составе отдана Аллах-Берды, князя Тевекеля и бакши — сына муллы Агиша (Агиш-молла-заде).