Очерки по истории Русской Церкви. Том 2

Митр. Дионисию приказали собираться обратно и дали теперь понять, что Москва может быть и щедрой и исполнить все просимые милостыни, если ее пожелания тоже будут исполнены. На прощанье митр. Дионисий 2-го декабря принят был во Дворце к царскому столу, «а поставец был большой, а кубки и ковши и блюда были в столе пред митрополитом золотые, а на стольникех были шубы золотые и чепы золотые». От царя и царицы Дионисию и всем его спутникам выданы дары. 19-го декабря Дионисий был почетно принят в Чудовом монастыре и, наконец, по указу царя (!) 12-го января был торжественно принят патриархом Иовом. После официальных риторических речей Дионисий сделал деловое предложение Иову — иметь при КПльском соборе и вселенском патриархе своего постоянного апокрисиария, который бы защищал его интересы. В виду дальности расстояния, он советовал таковым избрать кого-нибудь из греческих архиереев (м. б. намекал на себя?). Патр. Иов сказал, что он «посоветуется с царем» (!) и с собором «и как пригоже, по тому и учиним». Затем патриарх благословил митрополита «панагеею» и отпустил.

18.II.1592 г. митр. Дионисий выехал из Москвы. На границе царский курьер нагнал его с подарками и царскими письмами. Иеремии царь послал на устроение патриархии валюту в натуральных ценностях: омофор в жемчугах, золотую чашу для св. воды, убрусец с мелким жемчугом, сорок сороков соболей, тридцать сороков куниц, десятеро цки (доски) горностайные, 15 пудов рыбьего зубу (т. е. моржовых костей). По ценности для Европы это, вероятно, превышало 6.000 зол.

Александрийскому патр. «Мелентию шапку святительскую служебную, да на св. воду чару золоту, да убрусец низан жемчугом з дробницами ж, да четыре сороки соболей».

Антиохийскому и Иерусалимскому то же самое.

Патр. Иов в письме к Иеремии, также с приложением даров, между прочим сообщает, что русский собор постановил поминать московского патриарха третьим после КПльского и Александрийского. Любопытно, что во втором письме к Иеремии царь Федор подробно напоминает Иеремии о процедуре посвящения Иова в патриархи, при чем будто бы тогда же Иеремия согласился признать за русским патриархом третье место, совместно с собором московских архиереев. Царь пишет так: «имяноватися ваше архиерейство соборне уложиша: в начале в папино б место быти тебе Иеремею Божиею милостию архиепископу Констянтинополя Нового Рима и вселенскому патриарху, потом Александрейскому патриарху, потом нашего великого Российского государства царствующего града Москвы, потом Антиохейскому патриарху, потом Иерусалимскому патриарху». Царь не мог сказать неправду в глаза Иеремии. И вопрос не мог тогда же не обсуждаться. И Иеремия не мог не обещать, что он обо всем похлопочет пред собором своих собратьев-патриархов. Очевидно, Иеремия в Москве на все согласился, но всего (без уступок) не провел на своем соборе 1590 г. Да и не понимали восточные патриархи серьезности для Москвы этого пункта. Запрос русских мог казаться ребяческим. Потому они пренебрегали им. Теперь царь вновь нажимает на этот пункт.

Были от царя письма и ко всем другим патриархам. В письме к Мелетию Александрийскому царь просит его согласиться с другими патриархами утвердить поставление патр. Иова и прислать свое утверждение письменно «к нашему царскому величеству».

Патр. Мелетий, уже перед этим почуявший значение для православия царя московского (хорошо зная о давлении на русское православие в Польше), решил свое недовольство Иеремией (к которому он даже не поехал, вопреки обычаю, посвящаться в патриархи) отделить от русского вопроса и патриаршество московское признать. Мелетий решил поехать в КПль и устроить там собор всех патриархов. Мелетий, спасавший гаснущее греческое просвещение от захвата его папой и унией, пылал надеждой утвердить его на материальной базе богатой и благочестивой Москвы под защитой православного царства. Он писал царю Федору: «заводи у себя, царь, училище греческих наук, ибо у нас источник мудрости грозит иссякнуть совершенно». Москва вновь бросила на Восток обильные дары. Вслед за митр. Дионисием из Москвы прибыло особое посольство под началом царского дьяка Григория Афанасьевича Нащокина с богатой милостыней и с планом личных воздействий на греческих иерархов.

В декабре 1593 г. ехал из Москвы другой посол, Иван Кощурин, с милостыней в славянские земли, на Афон и в Царь-град.