Очерки по истории Русской Церкви. Том 2

Екатерининский «разбор» 1784 г. производился спокойно, без истерии и ожесточения, что доказывает, что прежние озлобления в этом деле были ни для кого ненужной мукой. Напр., лишних клириков спокойно переводили на пустующие места из одной епархии в другую. А сколько десятилетий Сенат противился этой бесспорно разумной мере! Затем, исключенные из духовенства не обязательно закабалялись в подушный оклад, но могли оставаться и свободными, если находили себе место «в светской команде». Напр., в сообщении Орловской Казенной Палаты Синоду находим такие цифры. Из их епархии 54 клирика переведены в другие епархии, а в «светскую команду» отдано 2 214 человек, и не в крепостное состояние, а в купечество, в мещанство и в свободное крестьянство, так наз. «государственное», т. е. на казенные земли, а не к помещикам. Это только доказывает, что при доброй воле властей и прежние разборы поповичей могли бы не превращаться в «нашествие иноплеменников и междоусобную брань».

Испытания Пугачевщины

Несмотря на горькие стороны быта приходского духовенства, вытекавшие из крепостного права, посягавшего на периферическую часть его детей, духовенство верой и правдой служило режиму, было одной из крепких его опор. При эпизодах народных волнений, его вовлечение в них не было руководящим, а только пассивным, в большинстве террористически вынужденным. Так было даже при холерном бунте в Москве в 1771 г. и при убийстве архиепископа Амвросия (3. Каменского). Также в общем оно было вынужденным страхом насилия и во время наступившей через два года (в 1773—74 гг.) Пугачевщины. «Пугача» (такова была народная форма его имени) «благословил на царство» за Волгой Иргизский старообрядческий старец Филарет, а Пугач в свою очередь обещал поставить Филарета патриархом на Москве. Опираясь на бунтарскую психологию заволжского старообрядчества, Пугач и в своем манифесте, наряду с «вечной волей» от крепостной зависимости, «жаловал» также и «двуперстным крестом и бородой». Восставшие казаки и всякая вольница врывались в города, насиловали и жгли. Разорены и сожжены: Казань, Пенза, Саратов, Царицын и др. Застигнутое врасплох духовенство сопротивлялось и нещадно убивалось. В одних двух маленьких городах, Ядринске и Курмыше, убито 77 лиц духовных. Неполная общая статистика считает всего 257 убитых духовных лиц, отказавшихся служить молебны за царя Петра Федоровича и его супругу Устинью Петровну. Неудивительно, если под страхом быть растерзанными живьем, многие священники покорялись самозванцу, встречали его с крестом в руках на папертях церквей. Но ведь также покорно встречали Пугача и местные гражданские власти. Паника была общей. Епископам тех губерний приходилось пережить много волнений. В Казани был митр. Вениамин (Пуцек-Григорович), в Нижнем Новгороде Антоний (Зыбелин), в Вятке Варфоломей (Любарский), в Тобольске Варлаам. Своими заявлениями с церковных кафедр и циркулярными посланиями они оказывали важные услуги властям. Вениамин Казанский, напр., во время смерти Петра ІII был в Петербурге и сам участвовал в отпевании и погребении его в Александро-Невской Лавре. Синод разослал указ, угрожавший лишением сана духовенству, как только кто «поползнется приступить не только в сообщество, но и к каким бы то ни было способиям злодейственным бунтовщикам и врагам благочестивой своей церкви и государства». Но при окончательном суждении, по подавлении восстания, безоговорочность угрозы была смягчена. Однако, лишены были сана два архимандрита: Саранский Александр и Нижегородский Исаакий. В Тамбовском и Пензенском крае лишены сана и монашества 129 человек. При разборе этих дел об измене властям и Синоду, в частности, приходилось считаться с неразберихой доносов. Правительство побуждало Синод разбираться в злостных клеветах на владык: Варлаама Тобольского и Вениамина Казанского. Но следствие их совершенно оправдало.

Духовная школа